Православие в Латвии

Исторические очерки

Состав. А. ПОММЕР
 

J.Lukstiņš un biedri grāmatu spiestuve, Rīga, Lāčplēša iela 24. Talr. 2-6-9-4-8

I.

Нигде не сохранились исторические документы, которые могли бы точно указать год или даже столетие, когда учение Христа впервые принесено на территорию теперешней Латвии. Определённо можно только то установить, что в XII столетии на нашей родине были уже христиане. Из истории мы знаем, что в помянутом столетии последователи учения Христа разделились на две большие группы. Западно-Европейские народы примкнули к тому течению Христовой веры, центром которого был Рим, но Восточно-Европейские народы группировались около Константинополя (нового Рима), как вокруг центра своей веры. Христиан, подчинённых римскому патриарху-папе, обыкновенно называют римскими католиками, но христиан, живущих в константинопольском и других восточных патриархатах, принято называть греко-ортодоксами, т.е. православными. В ведении константинопольского патриарха, кроме Византии и епископий балканских народов, находилась и Российская Митрополия. Эти два большие течения среди христиан, которые не могли слиться в одно русло из-за догматических, этических и канонических разногласий, боролись между собою и в области миссионерской. Начиная с IX столетия эти две конфессии состязались на поприще крещения балканских народов; затем борьба перешла в Моравию, Паннонию, Чехию, в Польшу и другие области. В XII столетии ареной борьбы стала теперешняя Латвия.

В XII столетии латышский народ не был еще единой нацией и у него не было еще единого государства. На территории теперешней Латвии тогда жило несколько племён, а именно: курши (корсь) — в Курляндии, земгали (земигола) — в Земгалии, сели (селоны) — по левому берегу Двины, латгали (летигола) — в Лифляндии и Латгалии. По побережью Рижского залива, в западной Лифляндии и в теперешнем Тальсенском уезде Курляндии, жило финское племя ливы (ливь). Упомянутые племена значительно позже слились в одну латышскую народность. У каждого племени было несколько небольших государств. Во главе каждого государства находился князь. Самые обширные из этих государств были государства куршей и земгалей.

Основное занятие древних латышей было сельское хозяйство, благодаря чему помянутые племена можно считать сельскохозяйственными. Из побочных занятий можно упомянуть: скотоводство, пчеловодство, охоту, рыбную ловлю и проч. Древние латыши жили в достатке. К сожалению, между племенами и мелкими государствами не царил мир. Наиболее храбрые князья часто совершали набеги на селения соседей. Необходимо было возводить укрепления — замки. Исследования историков свидетельствуют, что замков в Латвии было довольно много (несколько сот). Замки и их укрепления строились из дерева, причем вокруг укреплений воздвигался земляной вал и рылись каналы. Замки строились с расчётом быть укреплением не только во время набегов соседних князей сородичей, но и во время набегов более отдалённых врагов: эстов, литовцев и русских. На Латвию делали набеги и шведские и датские викинги. Латвию кроме того посещали мирные торговцы, которые останавливались у Латышских пристаней, или через Латвию ехали в Россию. Два значительных торговых пути шли через Латвию в Россию: один — по Двине в Полоцк и Витебск, второй по Гауе (Аа Лифл.) во Псков и Великий Новгород. Этими путями пользовались и русские купцы, которые ехали в то время знаменитый Балтийский торговый центр Висби на о. Готланде. Из латышских племен отважными моряками были курши, которые с успехом боролись с викингами и даже совершали набеги на Готланд и Швецию. Торговые дороги через Латвию старались захватить в свои руки как викинги, так и русские. Когда в IX столетии основалось русское государство, викинги потеряли возможность покорить русских и, как наиболее сильные, русские начали укрепляться на латвийских путях. В XII ст. у русских были свои укрепления в Латвии. Русским принадлежали у Двины укрепления Кокнесе (Кукенойс) и Герсик, а в южной Эстонии Юрьев (Дерпт). Русские летописцы повествуют о том, что латгалы и ливы платили дань Полоцким князьям, а эсты — Псковским князьям. Установить, где кончалась граница влияния русских в Латвии, очень трудно. В 1106 году Полоцкий князь совершил большой поход на Земгалию, но от земгальцев он потерпел большое поражение, оставив убитыми 9000 человек. Из сказанного явствует, что закаленные в боях с викингами и русскими, латыши упорно боролись за свои земли. По-видимому, только благодаря большему численному перевесу, русские могли укрепиться на некоторых пунктах у Двины.

В 988 году великий князь Владимир Св. Принял христианство из Византии и крестил подвластных ему русских. В XII столетии у русских были уже свои центры с высоко развитой христианской культурой, из которых по соседству с Латвией были Полоцк, Витебск, Псков и Новгород. Кафедра Всероссийского митрополита находилась в Юрьеве, а во всех наиболее крупных центрах были кафедры подчинённых митрополиту епископов и архиепископов. Первые митрополиты и епископы на Руси были византийцы, т.е. представители тогда очень высокой византийской культуры. Они с большим рвением взялись за привитие византийской и в то же время греческой культуры русским. Летописцы отмечают, что результаты их рвения были велики. Вся Россия скоро покрылась сетью церквей и монастырей, где развивались первые культурные деятели из самих русских. Церкви и монастыри были теми культурными питомниками, где только что пробудившийся русский национальный гений начал по своему перерабатывать достижения византийской культуры, применяя её к потребностям русского национального духа. Там, — в церквях и монастырях, положено начало русской литературе, искусству и науке. Хозяйство монастырей послужило примером русскому народу и в земледелии, и в садоводстве, в пчеловодстве, в рыболовстве и на других поприщах, ибо все то, что знали и умели монахи византийцы, все они передали русским. На чисто религиозном поприще, как видно из летописей, из русских кругов уже в самом начале появились достойные удивления герои христианского аскетизма, например, Св. Антоний и Св. Феодосий Печерские в Киеве. Принимая во внимание то, что в описываемую эпоху в смысле культуры духовенство стояло значительно выше князей и бояр, то духовенство оказывало громадное влияние на русскую государственную жизнь. Можно смело сказать, что в описываемую эпоху духовенство руководило работой внутреннего устройства государства. Даже самые могущественные из князей, напр. Владимир Св. и Ярослав Мудрый, свои действия старались согласовать с советами духовенства. В XII ст. культура Византии была значительно выше римской.

Когда Полоцкие и Псковские князья начали завоевывать латвийские земли, они, с целью упрочения своей власти, начали строить свои укрепления. Укрепление служило местопребыванием местного удельного князя. Религиозные нужды князя и его дружины в новых укреплениях обслуживало духовенство благодаря стараниям которого в укреплениях непременно строились церкви. Например, великий князь Ярослав устроил в Юрьеве две православные церкви: Св. Георгия и Св. Николая. Но никто из русских князей не пробовал насильно навязать христианство местному (латышскому) населению. Как в Латвии так и в других областях русские князья придерживались присущей православию терпимости. Князья довольствовались получением, согласно договорам, причитающейся дани, оставляя местному населению свободу вероисповедания. Понятно, что князья не отвергали тех из местных жителей, которые добровольно изъявляли желание присоединиться к православию. О русских, как распространителях православия, в Латвии можно найти сведения в хронике Генриха латышского, в материалах Гутцейта, в булле папы Гонория III и в других источниках. Гутцейт пишет: «Достоверно известно, что первыми распространителями христианства в Лифляндии были проповедники греческой веры» (Mitteil. aus d. livl. Geschichte 13 XI., 378). Папа Гонорий III в своей булле от 8 февр. 1222 г. советует католическому духовенству, чтобы оно активней препятствовало распространению православия в Ливонии и «заставляло» православных переходить в католичество. Надо полагать, что православие и его миссионерство в Ливонии были до того серьёзная сила, о деятельности которой католические миссионеры жаловались папе, а последний счёл своим долгом подбадривать и понукать своих миссионеров к более деятельной борьбе с православием. В хронике Генриха определённо православными называются латыши Талавской области (теперь Трикатен и окрестности). Имерцы метали жребий о том, чтобы узнать волю своихъ богов: принять ли христианство от латинян, или вместе с талавскими латгальцами принять крещение от Псковских русских. О широком и глубоком религиозном влиянии русских на латышей между прочим свидетельствует то обстоятельство, что в латышском языке издавна укоренились русские слова, относящиеся к религиозным понятиям и принадлежностям культа, например: baznīca (божница), kristīt (крестить), krusts (крест), krustu mest (метать крест) krustmāte (крёстная мать), gavēt (говеть), klanīties (кланяться), zvans (звон-колокол), zvanīt (звонить) и много других слов. Усвоение столь важных и коренных русских слов и понятий можно объяснить только тем, что русские первые познакомили латышей с христианством и что православие первое из христианских конфессий приобрело у латышей глубокое и сердечное признание. Присоединение латышей к православию можно объяснить только тем, как это видно из хроники Генриха, что русские князья не старались навязать православие инородцам. Чтобы приобрести симпатии к православию, для латышей было достаточно того, что им была дана возможность наблюдать православие у православных русских, видать великолепие православного богослужения, слышать проповедь Христова учения, наблюдать жизнь и обычаи православных. Наблюдения могли породить у латышей желание принять православие. Латыши увидали свет православия и научились славословить Отца небесного. (Еванг. от Матвея V 16). Верования древних латышей находились на несравненно низшей ступени развития если сравнить их с христианством. У латышей не было своего организованного жречества и в религиозном отношении они были неорганизованы, вследствии чего перемена веры для них не была тяжела. Успешность распространения православия среди латышей задерживали следущие обстоятельства: русские не знали латышского языка и среди латышей мало было знающих русский язык, кроме того Свящ. Писание не было переведено на латышский язык и не было также на латышском языке богослужебных книг. Понятно, что православие по существу было доступно только тем латышам, которые жили непосредственно по соседству с русскими и кое-как понимали русский язык. Миссионерской деятельности православного русского духовенства мешало и то, что само духовенство не знало латышского языка и оно — не имело ни практики, ни закаленности на поприще миссионерства. Поэтому достижения русских миссионеров были меньше, чем могли бы быть. Русские описываемой эпохи мало увлекались присоединением инородцев к православию. Но твёрдо можно установить тот факт, что из всех христианских вероисповеданий, православие первое восприяло латышей, причём латыши приняли это вероисповедание не из принуждения или террора, а присоединились по свободному влечению своего сердца и разума.

II.

Хронист Адам Бременский повествует, что в IX ст. датчане построили церковь в стране куршей. О последствиях миссии датчан нет дальнейших известий. В жизни куршей нет следов работы датской миссии. О взаимоотношениях датчан и скандинавцев с одной стороны и жителей древней Латвии с другой имеются сведения в скандинавских сагах. В сагах говорится о разбойничьих набегах викингов. Эти набеги, без сомнения, препятствовали деятельности христианских миссионеров, ибо приморские племена, как курши и ливы, смотрели на заморских гостей с недоверием и ненавистью. В XII стол. из заморских краёв начали появляться новые чужестранцы — немецкие торговцы. С 1186 г. по 1196 г. в стране ливов на миссионерском поприще действовал католический монах немец Мейнгард. По обычаю средневековых католиков ливам не давали св. Писание, ибо, согласно с распоряжениями пап чтение и изучение св. Писания (Библии) было дозволено только духовным лицам, а светским лицам даже чтение св. Писания было запрещено. Католические миссионеры кроме того мало обращали внимания на проповедь и разъяснение веры ливам, ибо они к тому же не знали языка ливов. Католическое богослужение совершалось на совершенно непонятном для латышей латинском языке. Миссионеры старались приобщить ливов к католицизму внешне формально обещая за то разные блага, как например, обещались научить строить каменные замки. Но когда возник вопрос о том, что новокрещённые ливы должны платить в пользу католической церкви десятину из своих доходов, ливы поняли, что им угрожают новым ярмом податей. Сомнения ливов укрепились еще тем, что Мейнгард пригласил из Висби каменщиков и построил у Икскюля крепкий замок, подобных которому в Латвии еще не было. Реальных успехов католический мисионер не достиг. Хронист повествует, что Мейнгард даже собирался бежать из страны ливов. Когда подчинённому соратнику Мейнгарда, монаху Теодориху, удалось добраться до Рима и доложить папе о тяжёлом положении Мейнгарда, папа Целестин III издал буллу, в которой обещался поддержать новое на-чинание католиков в Ливонии (в стране ливов) и давал миссионерам совет защищаться с оружием в руках, то есть, объявил крестовый поход. Вышеописанные события происходили в ту эпоху, которая в Западно-Европейской истории известна под названием эпохи крестовых походов. В XI и XII столетиях совершались крестовые походы против «неверных турок». Такой же крестовый походъ объявил папа Целестин III против «неверных ливов». Излюбленный приём крестоновцев был: огнём и мечём заставлять креститься тех, кто противились крещению. Удивительно простой способ миссионерства!

Когда в 1195 г. архиепископ Бременский назначил на пост Ливонского епископа монаха Бертольда, то последний явился в Ливонию сопровождаемый крестоносцами. Ливы приветствовали Бертольда следующими характерными словами: «отошли своё войско обратно и без боязни вступай в свою должность. Тех, кто уже приняли твою веру, научи держаться её, но тех, кто не приняли еще, убеди принять её словами, но не палками» (ad suscipiendam eam (fidem) verbis, non verberibus, allicias). He намекают ли ливы о приёмах миссионеров русских православных? Ливы знали, как pусские мирно «словами» проповедывали Христово учение. Но напрасно ливы указывали крестоносцам католикам на приёмы русских. Крестоносцам рыцарям и монахам не столько важно было распространение Христова учения, сколь завоевание земель «неверных» и их порабощение. Крещённые крестоносцами могли и не знать ничего о Христе и Его Царствии. После принятия христианства, от новокрещённых требовали не духовного перерождения во Христе, не понимания сущности христианства, но только исполнение некоторых внешних религиозных требований, чем подчеркивалась не духовная преданность учению Христа, но преданность светской власти крестоносцев завоевателей. Последние старались обременить новокрещённых тяжелыми поборами и повинностями. Таково было начало немецкого владычества в Латвии. Крестоносцы пришли сюда, прикрывшись тогой христианского миссионерства, чтобы потом захватить в свои руки земли латышских племён и поработить самих латышей. Вывеска христианской миссии дала возможность хитрым завоевателям ввести в заблуждение не только латышские племена но и тех русских, которые успели до того укрепиться в некоторых округах Латвии. Когда Мейнгард обратился с просьбой к Полоцкому князю позволить распространять христианство в стране ливов, Полоцкий князь Владимир, повидимому принял монаха Мейнгарда за такого же смиренного раба Божия каковыми были православные монахи в России. Князь Владимир дал своё разрешение. Ему, повидимому, и в голову не приходила мысль о том, что конечная цель немецкого монаха — завоевание Ливонии, что в данном случае христианская миссия является вводящей в заблуждение вывеской. Свою ошибку Полоцкий князь осознал только тогда, когда в 1200 году в Ливонию приехал католический епископ Альберт, которого на 23-х кораблях сопровождали крестоносцы. Епископ Альберт открыто начал проводить свою своеобразную миссию при помощи огня, меча и хитрости. В своих действиях епископ Альберт твёрдо придерживался принципа древних римлян: разделяй и властвуй. Он старался дружить с наиболее могущественными латышскими князьями (например, с Земгальским кн. Вестардом), чтобы с помощью их покорить ливов. Когда в 1201 году епископ Альберт основал свою политическую, экономическую и миссионерскую базу — Ригу и в 1202 году начал организовать постоянное войско в виде ордена рыцарей «Меченосцев»,

Полоцкий князь в 1203 г. напал на замки Икскюль и Гольм, но был отражён. Неудачу потерпел и Герсикский кн. Всеволод, который вместе с литовцами пробовал захватить Ригу. В 1206 г. Полоцкий князь еще раз попробовал обложить Ригу, но опять потерпел неудачу. Между тем Альберт продолжал свою миссию завоеваний. Альберт даже старался задобрить Полоцкого князя дарами и договорами, ибо считался с силами князя. В 1207 г. брат Альберта Теодорих женился на дочери Полоцкого кн. Владимира с целью при помощи родства укрепить дружественные отношения с ним. Но этот расчет не удался, ибо Полоцкие граждане подняли бунт; они кн. Владимира с его семьёй прогнали его из Полоцка. В том же 1207 г Кукенойский кн. Василько, после упорной борьбы с немцами, сжёг свой замок и убежал во Псков. В 1208 г. Альберт захватил Герсик, разграбил замок и сжёг его. Генрих латышский в своей хронике при этом отмечает, что немцы в Герсике уничтожили православную церковь и увезли в Ригу иконы и церковную утварь. Таким образом передовые посты русских и вместе с тем православия попали в руки немцев. Те из православных, которые отказались принять католичество, понятно, были убиты. Немногим удалось убежать в Россию. Русские удельные князья враждовали между собой, благодаря чему Альберт имел возможность разбить тех, которые укрепились в Латвии, не боясь того, что другие русские князья придут своим сородичам на помощь. Талавские православные латыши видели, как укрепились немцы и как русские терпели поражение за поражением. Они естественно подчинились католицизму (1213 г.). (Tradentes se in potestatem epfskopi promitendes,se fidem christianam a ruthenis susceptam in latinorum consuetudinem commutare). Что касается других латгальцев, то Латгальские князья дружили с немцами, ибо последние, после занятия ими земель ливов и побережья Двины, начали воевать с эстами, а отношения латгальцев с эстами были очень враждебны. Новгородские и Псковские князья (Мстислав и Владимир) старались помешать успеху немцев в завоевании Эстонии, но их попытки успеха не имели. К 1215 г. епископ Альберт успел уже ликвидировать все те базы русских, откуда распространялось влияние русских на Латвию, как в политическом, так в религиозном отношении. Все же православие в Латвии продолжало еще существовать. Есть одно место в послании папы, где папа указывает, что и после завоевания православные продолжают точно исполнять свои религиозные обряды православных, соблюдают, посты и празднуют свои праздники. В случаях смешанных браков православное духовенство понуждает католиков переходить в православие. (Тургенев. Акты исторические, т. I, докум. XII, докум. XXXIV). В 1222 г. папа Гонорий III советует католическому духовенству энергичней выступать против православных и принуждать последних переходить в католичество. Немцам не трудно было исполнить этот совет папы, ибо во всех завоёванных немцами областях немцы строили крепкие замки, а в замках жили католическому духовенству подчинённые и послушные рыцари и воины. Немцы не стеснялись применять всякие виды насилия (огонь и меч) с целью принудить креститься некрещёных, ибо они не стеснялись насилием перегонять в католичество иноверующих. Неоткуда было православным ждать защиты и опоры. Полная свобода действий была у миссионеров «огня и меча». Когда в XIII столеии Русь подпала под татарское иго, которое русские несли до конца XV столетия, тогда русским не до того было, чтобы вмешиваться в дела основанной немцами католико феодальной Ливонии; даже в тех случаях, когда помощь нужна была единокровным русским или людям единой веры с русскими. В середине XIII стол, ливонские немцы до того осмелели, что начали совершать набеги на коренные русские области. Непродолжительное время немцы хозяйничали даже во Пскове. Только после того, когда в 1242 г. Новгородский князь Александр (Невский) на льду Псковского озера на голову разбил войско немецких рыцарей, немцы присмирели, оставили Псков и запросили о мире. Немцы должны были довольствоваться завоёванными — Латгалией Лифляндией и Эстонией, где они основательно укрепились. Нападать на русские области немцы не осмеливались, но все свое внимание сосредоточили на завоевании Курляндии и Земгалии. В конце XIII ст. миссионерам «огня и меча» удалось закрепиться и в Курляндии и Земгалии.

Вместе с тем, как латышские племена потеряли свою свободу и самостоятельность, закончился и первый период существования православия в Латвии. Миссионеры «огня и меча» в ХIII ст. искоренили православие в Латвии. Место православия занял воинствующий в делах веры католицизм, а латышский народ постепенно потерял право на свою землю, на плоды своего труда. Потом латыши потеряли личную свободу и в конце концов дошли до семого невыносимого рабского состояния. К концу XV ст. латыши стали крепостными, а в XVIII ст. — рабами.

III.

Хотя грозные пришельцы-завоеватели были суровыми гонителями и утеснителями православия, все же им не удалось со всеми корнями вырвать православие из пределов Латвии. Торговая Рига старалась расширить свои торговые сношения с русскими. Рига заключала торговые договоры с русскими князьями, а последние старались в договорах сбезпечить право существования православных церквей в Риге. Договор Риги со Смоленским князем в 1229 году гарантирует помянутыя права. То же видно из договоров Риги с Новгородом. В так называемом Denkelbok`e, дающем сведения о Риге с 1444 г. по 1480 год, есть точные данные о том, что в Риге было православное кладбище и при нём православная церковь во имя св. Николая. При указанной церкви был конвент, а если был конвент, то был и приход. В русских источниках имеются сведения о существовании православных приходов в Ливонии, причём указывается, что эти приходы находились в ведении архиепископов Полоцких и Витебских. Само собою понятно, что членами православных приходов в Ливонии были православные русские, которые как торговцы и ремесленники жили в Ливонии. О православных латышах сведений нет. Мы знаем, что грозные пришельцы-завоеватели постепенно довели латышей до крепостного состояния, а потом и до рабства. Немцы католики рыцари, понятно, не допускали в среду своих крепостных и рабов исповедывание другой веры кроме католичества. Православие эти рыцари постарались окончательно искоренить из среды латышей. Но и с католичеством латыши были знакомы только внешне и формально. Повидимому, господа чужестранцы заботились только о том, чтобы повыгодней использовать своих слуг (латышей), как в смысле работ и повинностей, так и в смысле податей. Никто не заботился об изъяснении и научении латышам учения Христа. Ни сердцам ни уму латышей ничего не давало католическое богослужение с его непонятным для латышей латинским языком. Латыши только формально числились католиками, а в действительности в своей жизни и в своих взглядах и понятиях как были так и остались язычниками; они остались верны традициям. и верованиям своих предков. В 1429 г. местный католический собор духовенства константирует, что, несмотря на то, что латыши числятся католиками уже около 300 лет, они продолжают хоронить своих покойников на языческих кладбищах, соблюдая языческие обряды, верят в бога грома (pērkons), почитают св. деревья, у которых еще приносят жертвы своим богам. Путешественник Мюнстер (XVI ст.) о Ливонии писал следующее: «самое обыкновенное, чем ливонцы теперь занимаются в своих замках и барских усадьбах, это пьянство и обжорство. С величайшим безсердечием эти господа выжимают от крестьян всё то, что так безстыдно расточают. Почти все крестьяне рабы; если кто-нибудь из них убежит от голода, плетей или от другого какого либо вида безсердечия, то, если убежавшего поймают, ему отрубают ногу для того, чтобы он не мог снова убежать. На свете нет другого такого несчастного народа. Они едят такую грубую пищу, какую у нас не ели бы и свиньи. Они носят самую грубую одежду и лапти. Словом, эти несчастные люди живут как дикие звери. Большинство из них язычники, которые об истинном Боге ничего не знают. Один обращается с мольбой к солнцу, другой — к луне, третий — к красивому дереву, четвертый — к камню.» (Cosmografei Basel, 1500. p. 787). «Для тех несчастных местных жителей, которые не видят конца своим страданиям на этом свете, остается одна надежда, единственная надежда, которая их успокаивает: они надеются господствовать за гробом над теперешними своими господами. Они снабжают своих покойников пищей для загробной жизни, и они имеют обыкновение обращаться к покойнику со словами: иди несчастный из этого миpa в лучший мир. Здесь над тобой господствовали немцы, но там ты будешь господствовать над немцами.» (Lasikus I. с. р 48. Minster, Sebast. 1. с р. 787) Руссов в своей хронике пишет: «Вследствии большого безделия некоторые магистры ордена впали в такой разврат, о котором стыдно говорить. О любовницах нечего и говорить, ибо это у них не считалось предосудительным делом. Подержав некоторое время любовницу, они выдавали ее замуж, а себе брали другую. Так поступали и епископы и каноники. Но когда этот грех начал всюду распространяться, тогда и в провинции священники начали содержать любовниц и хозяек.» Такой пример латыши наблюдали изо дня в день в течении столетий в жизни тех, которые пришли к ним в качестве распространителей учения Христа. Могло ли это разжечь в латышах огонь веры, поднять их нравственность и породить в них уважение к католической вере и её служителям? Почти все народы смотрят на своих распространителей христианства, как на героев, как на столпов веры и духа, их причисляют к лику святых, народ их почитает. Как например можно указать на св. Владимира, крестителя Руси, св. Бонифация — апостола Германии и многих других. Народ особенно чтит те места, где он впервые получил св. крещение; эти места украшаются памятниками, об этих местах говорится в народных сказаниях и в эпосе. Например, известно, как русские почитают свой Киев. Но на немецкие замки латыши не смотрят как на святые места, в своих народных песнях они не воспевают местные замки, в которых жили крестоносцы, монахи и рыцари — крестители латышей. Наоборот, они замки считают местами ужасов, на развалины латыши смотрят как на обиталище самых ужасных и отвратительных привидений и злых духов. На одетых во все черное обитателей замков, «господ», латыши смотрели не как на своих крестителей, носителей света Христова, глашатаев морали, но как на своих поработителей, как на злых, безнравственных рабовладельцев. Не даром латыши в своих сказках изображают злого духа в виде черного господина. Такой суровый приговор вынесли латыши миссионерам «огня и меча» и местам их пребывания — замкам. Приговор этот основывается, как на исторических фактах, так и на горьком житейском опыте, приобретённом в течении столетий.

В 1521 году в Ригу прибыли первые проповедники учения М. Лютера. Удивительно быстро произошло отпадение населения от католичества и переход в лютеранство. Особенно резкое отпадение от католичества наблюдалось в Риге и в других городах Ливонии. Рижане громили католические храмы, жгли иконы и другие принадлежности католического культа. Католическое духовенство они поносили и прогоняли, а себя они объявили лютеранами. Так же поспешно начало отпадать от католичества и местное рыцарство — помещики. Больше, чем сама новая вера, рыцарей интересовал вопрос о приобретении в собственность поместий и желание освободиться от своих сеньёров; т.е. ордена и епископа. Там, где помещики приняли лютеранство, они просто регистрировали как лютеран своих слуг-латышей. Сами латыши перемену вере приняли пассивно и равнодушно, ибо перемена веры ничуть не меняла их положения. Рабы они были и рабами остались. После перемены конфессии господа ничуть не меньше притесняли латышей, чем до перемены. Высокомерная суровость господ не смягчалась, и положениe латышей, этих «пасынков» судьбы, ничуть не улучшилось. Мало приобрели латыши и в чисто религиозном отношении. В полной зависимости от господ-помещиков находилась новая, церковь, её приходы и духовенство. Это положение узаконило шведское правительство в Лифляндии в XVII ст. и Курляндские герцоги в Курляндии. Для устрашения своих рабов помещики имели обыкновение у самаго храма устанавливать позорные столбы, к которым привязывали и у которых наказывали провинившихся рабов-латышей. С целью увеличить свои доходы помещики строили (начиная с «Польского периода») около храмов свои корчмы (трактиры), где латыши оставляли свои жалкие гроши, если таковые у них еще оставались после уплаты помещику податей. Духовенство новой конфессии помещиками комплектовалось исключительно из помещикам верных немцев, для которых латыши были чужие как народ и которые не знали латышского языка. Латыши продолжали петь свою унылую песенку: «нет у нас родной матушки, которая могла бы нас приблизить к солнышку» (из тьмы — разумеется). Не как любящая мать, которая заботится о духовном просвещении своих детей, пришло лютеранство к латышам, но оно стало суровой мачехой, ибо деятели его главным образом заботились о своих родных, духовных детях — немцах. Окончательно лютеранство укрепилось: в Курляндии во время герцогства Г. Кетлера (в конце XVI ст.), а в Лифляндии в «Шведский период» (в XVII ст). В Латгалии осталось католичество. Обстоятельства описываемой эпохи для православия в Латвии были неблагоприятны. Все же оно окончательно не было выметено из пределов Латвии. По побережью Двины, от Друи до Иллукста, уже издавна жили русские и притом православные. Когда в 1582 году иезуит А. Поссевин приехал в Иллукст, он там нашел только православных. Курляндский герцог Яков (XVII ст.) разрешил русским жить около поместья Гольм, где вскоре образовалось местечко Якобштадт. Там православные основали приход и церковь св. Николая и монастырь во имя св. Духа. В этом крае православным приходилось много претерпеть от иезуитов и униатов но православные организации здесь не только существовали, но процветали и приобрели у окрестных латышей уважение, каким особенно пользовался монастырь св. Духа. Нередко среди богомольцев были и латыши. Имеются неопровержимые доказательства, свидетельствующие о том, что в эту эпоху существовали православные храмы в Латвии и даже в Риге, где была церковь св. Николая и приход при ней. (Акты Западной России, т. XI. докум. 234). Стефан Баторий в своих рижских привилегиях упоминает о существовании в Риге греко-русской церкви. Теперь, как и раньше, православные приходы в Ливонии были подчинены архиепископу Полоцкому и Витебскому.

IV.

Во время великой Северной войны Петр Великий начал завоевывание территории Латвии. Он присоединил к России Лифляндию и Ригу (1721 г.). В связи с этим положение православия в Латвии улучшилось. Снова в Латвии начали появляться православные храмы и приходы. В 1715 г. восстановлена в Риге древняя церковь во имя св. Николая. В 1714. г. в Митаве положено основание церкви св. Симеона и Анны. К тому же времени относится сообщение документов о существовании Рижского Петро-Павловского Собора (в цитадели). В Усть-Двинске построена Преображенская церковь. На свои личные средства генерал-губернатор Владимир Долгорукий построил и изукрасил церковь во имя св. Алексея теперь находящуюся на Малой Замковой улице. Под сводами этой церкви покоятся бренные останки основателя её — кн. В. Долгорукого. Устроена была церковь и в Рижском замке. Новооткрытые церкви и приходы при них сначала находились в ведении Заместителя Патриарха Всероссийского Митрополита Стефана Яворского. Но в 1725 г. управление Рижскими церквями и приходами было передано архиепископу Псковскому и Нарвскому. Представителем архиепископа в Риге числился Рижский кафедральный протопресвитер. Петр В. писал Лифляндскому генерал-губернатору кн. Голицыну, чтобы он следил за достойным пополнением кадров Рижского духовенства. Из Псковских архиепископов впервые посетил Ригу в 1764 году архиепископ Иннокентий, который именовался тогда архиепископом Псковским и Рижским. Понятно, что ему пришлось встретиться с местным лютеранским духовенством. Обер пастор Петер кирхи Е. I von Essen по этому поводу писал: «Я посетил его (Иннокентия) спустя несколько дней после его приезда в Ригу и встретил человека с чрезвычайно тонкими манерами, образованного и смиренного. Мы простились, уверяя друг друга в дальнейшей дружбе и готовности к услугам.» Надо полагать, что и местное (рижское) духовенство находилось на высоте своего призвания. В сношениях с соседями оно всегда было неизменно корректно.

В состав Рижского духовного Правления входили: рижский кафедральный протоиерей, священники церкви св. Алексия и один делопроизводитель. В ведении дух. Правления в 1769 году находились следующие приходы в Риге: 1) Петро-Павловский соборный, 2) св. Алексия, 3) Успенский (церковь в Замке), 4) св. Николая, 5) св. Троицкий, 6) Госпитальный и в провинции: 7) Усть-Двинский, 8) Митавский, 9) Перновский, 10) Эзельский и восемь полковых церквей. О величине приходов нет точных данных, но надо полагать, что приходы были не малые, ибо в некоторых приходах было несколько священников (наприм, — в св. Николаевском и св. Алексеевском).

Когда в 1795 г. Курляндия была присоединена к России, под начало Рижского правления попали: Якобштадский монастырь и Якобштадский св. Николаевский приход, а также и Иллукстский приход. Глава епархии тогда же был переименован в архиепископа Псковского, Рижского и Курляндского. В XVIII столетии началось присоединение к православию иноверных. В 1744 году в Риге приняло православие: 20 лютеран, 4 католика и 2 магометанина. Присоединение происходило из года в год. В числе присоединившихся были и некоторые местные помещики-дворяне. К сожалению сведения о присоединении недостаточны, сведения эти случайные, а не собраны в систему; в документах нет указаний на народность присоединенных и т.д. Если в описываемую эпоху были случаи присоединения латышей, то присоединившиеся во всяком случае не были крестьяне. В XVIII столетии латыши крестьяне были доведены до положения близкого к рабству. В вопросах веры они были вполне зависимы от помещиков. Понятно, что о перемене веры раб не смел и думать. Известно, что помещики, тот-час после фактического присоединения Лифляндии к России, выхлопотали от русского царя так называемые «аккордные пункты», которые помещикам гарантировали их привилегии, т.е. гарантировали неприкосновенность местных законов и обычаев, лютеранского вероисповедания, ландтага и ландратной коллегии, местных судов и управления. Все виды местной власти фактически находились в руках помещиков (рыцарства); в их руках было местное законодательство, местные суды и местная администрация. Как хорошо сорганизованное и спаянное coсловие, местное дворянство умело влиять в свою пользу и на генерал-губернатора и даже на самого царя. Не надо упускать из вида того, что ближайшие наследники Петра В. были слабые правители, а Екатерина II была немка. Понятно, что при таких обстоятельствах активное миссионерство в пользу православия не было возможно. Присоединение было обставленно целым рядом препятствий в местных законах. Даже присоединение свободного гражданина было очень затруднено, а присоединение крестьян было невозможно. A W. Hupel в своей Topografische Nachrichten свидетельствует, что православное духовенство в деле распространения православия действовало очень лояльно и вполне по христиански.

V.

В XIX столетии в пределах теперешней Латвии православие начало пускать более глубокие корни и шире распространяться.

В год смены столетий, т.е. в 1800 году, в ведении Рижского духовного Правления находилось: 18 церквей и 16290 православных прихожан В это число не входили православные солдаты местных гарнизонов и разные случайные люди, которых дела или работа временно привели в Прибалтику. Но достаточно было и этого незначительного числа приходов и прихожан для того, чтобы местные жители могли бы познакомиться с православием, с его духом, сущностью и устройством. Те латыши, которые служили в армии в России, видели православие и знакомились с ним в самих центрах православия. Число тех латышей, которые на месте или в России познакомились с православием, несомненно, было велико.

В 1814 г. при кладбищенской церкви Всех Святых был образован приход. В 1818 году при кладбищенской Покровской церкви тоже был образован приход. В 1804 году построена церковь в Гринвальде, в Курляндии. В 1825 г. построена Рижская Александро-Невская церковь. В 1828 году построена церковь в Лемзале (Лимбажи). В 1834 г. построена церковь в Либаве; в 1838 г. — в Старом Гринвальде (в Курляндии).

В 1772 г. Латгалия была присоединена к России. Правительство включило Латгалию в состав Витебской губернии, вследствии чего она была так же оторвана от остальных латышских областей, как это было в польский период (1561—1772 г.). Православные приходы Латгалии были подчинены архиепископу Витебскому и Полоцкому. Число православных в Латгалии было значительно больше, чем, в остальной Латвии, особенно в городах и областях смежных с русскими. В городах Латгалии (в Двинске и Люцине) были старые и хорошо организованные приходы с великолепными храмами. То же было в тех деревнях и сёлах, где жили православные русские. Большинство же латгальцев-латышей были католики. Как в смысле светской, так и в смысле духовной культуры жизнь латгальцев развивалась особо и независимо от остальной Латвии.

В начале прошлого столетия положение латышей в Лифляндии, Курляндии и Земгалии было чрезвычайно тяжёлое, чему явным доказательством служат частые крестьянские волнения и воссстания. Если вопрос рассматривать чисто внешне и формально, то может показаться, что положение латышей улучшилось. Известно, что крепостное право было отменено: для курляндцев и земгальцев 1817 г. и для лифляндцев в 1819 г. Но известно также и то, что крестьяне были освобождены без земли и им даже не было дано право приобрести землю в собственность. Вся земля осталась в руках помещиков, т.е. была неотъемлемой собственностью дворянства, члены которого были записаны в местные дворянские книги. По закону было сильно затруднено переселение крестьян из одной волости в другую. Для крестьян была свободна лишь одна дорога: так же оставаться землепашцами, как до освобождения. От помещика зависело: улучшить или ухудшить положение крестьянина. Помещик мог указать и не указать крестьянину участок земли и если указывал, то мог диктовать какие угодно условия на основании «свободного договора». Так как уход крестьян из волости был сильно затруднён, то крестьяне принуждены были безпрекословно принимать все условия помещиков. Освобождение фактически превратилось в экономическую кабалу для крестьян.

Формально освобожденный крестьянин фактически был поставлен в полную зависимость от помещика и отдан последнему в качестве эксплуатируемого. Во время крепостного состояния помещик чувствовал обязанность заботиться о своих крестьянах, как о своем имуществе. Законы 1817/19 г.г. освободили помещика от этой обязанности, а «освобождённые крестьяне», как были, так и остались в роли эксплуатируемых. «Освобождённый крестьянин» принужден был обрабатывать тот участок земли, который ему помещик указывал, и притом на таких условиях аренды, какие ему помещик диктовал. Как эксплуататоры труда крестьян, большинство помещиков обращались с крестьянами, можно сказать, без стыда и жалости. В нищете и бедности жили крестьне; «ели они хлеб из мякины, обмочив его в воде источника» (см. латышскую народную песенку), а работали они от зари до зари. Даже по субботам и предпраздничным дням работы не прерывались. Достоевский охарактеризовал положение латышей крестьян, как значительно худшее, чем положение негров рабов в американских плантациях. Такое положение крестьян длилось с 1817/19 г.г. по 1865 год. То был тяжелый «период повинностей». И этот период настал после «освобождения» крестьян!

Если принять во внимание то, что местная судебная и административная власть находилась в руках помещиков, то, естественно, латыши-крестьяне не имели никакой возможности нигде на местах искать защиту своих интересов от посягательства грозных эксплуататоров. Все Ordnungsgerichter'ы, судьи приходских и высшего судов были немцы, члены рыцарской корпорации. Даже в семейную жизнь крестьян вмешивались помещики. Например, перед вступлением в брак крестьяне должны были получить разрешение на брак от своего помещика. Помещики не считали своим долгом заботиться о школах для крестьян, ибо закон предоставлял самим крестьянам право учреждать волостные и приходские школы. Но пользоваться этим правом крестьяне не имели никакой возможности, ибо во 1) у крестьян не было ни клочка собственной земли, а где же строить в таком случае школу, во 2) у крестьян не было средств ни для устройства школ, ни на содержание учителей и в 3) неоткуда было брать подготовленных учителей. Поневоле крестьяне должны были пребывать в полной духовной тьме. Правда, ландтаги и съезды пасторов время от времени выносили постановления об учреждении школ, но эти постановления очень вяло исполнялись.

Единственным духовным убежищем должна была быть церковь. Но мы уже знаем, что лютеранская церковь была в полной зависимости от помещиков. Эти же помещики как бы нарочно делали все от них зависящее, чтобы отпугнуть крестьян от церкви и чтобы у крестьян пропало уважение к церкви. У церкви (кирхи) ведь помещики ставили позорные столбы и скамьи для истязаний. Кроме того, у церквей помещики строили свои трактиры (корчмы), цель существования которых была: спаивать крестьянъ и выжимать от них последние соки. Эти корчмы назывались — «церковные корчмы». Пасторов помещики держали в зависимости от себя. Пастор, как словом, так и делом должен был жить в согласии с помещиком, если он дорожил своим местом. Живя в таких обстоятельствах, латыши-крестьяне переносили и на пастора и на кирху ту ненависть, какую они питали к помещикам. Глубоко задевало и оскорбляло крестьян высокомерное и презрительное отношение помещиков и немцев к ним. Из рода в род передавались резкие и презрительные слова и выражения, которыми помещики клеймили латышей, а это еще более усугубляло ненависть латышей к помещикам и немцам.

Уже издавна крестьяне считали свое положение невыносимым и упорно искали путей к освобождению из этого положения. В неурожайный 1841 год искание путей и пособников чрезвычайно усилилось Никогда, ни в период крепостного состояния, ни в период «повинностей» крестьяне не жили в достатке. К хлебу из мякины они привыкли. Но в 1841 году и этого хлеба не хватало. Начинался форменный голод. За голодом следовали болезни. Смертность увеличилась. Но в эту тяжёлую годину помещики стали еще грознее и требовательнее.

Когда помещики заметили, что труд голодных крестьян становится мало производительным, то они производительность труда начали поднимать старым средством: поркой крестьян. Пороли крестьян и на работе, и в волости, и у позорных столбов, и на черных скамьях у кирхи. Чаша терпения у крестьян переполнилась. Целыми толпами они направились в Ригу искать защиты и опоры. Но главным представителем высшей власти тогда в Риге был генерал-губернатор Пален, который происходил из местного дворянства и был одним из наиболее суровых его представителей. Искателей защиты и справедливости, по приказу Палена, пороли. Некоторых из них посадили в тюрьму, а остальных под конвоем направили в соответствующие волости. Несчастных крестьян объявили мятежниками. Также и в имениях возвращённых «мятежников» пороли и назначали их на самые тяжёлые работы с расчётом, чтобы уничтожить в них поползновения к мятежу. 9 июня 1841 года небольшая группа искателей защиты и справедливости зашли к православному епископу Иринарху. Иринарх был первым Рижским православным епископом в Риге. Он считался викарием архиепископа Псковского. Епископом Рижским он был назначен в 1836 году. Епископ Иринарх в 1836 году был назначен управляющим теми приходами, которые до того находились в ведении Рижского духовного Правления. Иринарху была дана особая инструкция, в которой ничего не было сказано о миссионерских обязанностях епископа по отношению к лютеранам. Епископ Иринарх жил в Риге очень скромно; жил он согласно с обычаями и правилами православного монашества. Он усердно и с глубоким сознанием долга руководил духовной жизнью вверенных ему немногих приходов Рижского округа. В свободное от занятий время он занимался любимой им научной работой. В православных приходах Рижского викариатства епископа Иринарха очень ценили, как глубоко образованного и гуманного архипастыря и строгого аскета. Так как он в Риге жил очень замкнуто и в местном высшем обществе мало появлялся, то рижское инославное общество его мало знало. Когда 9 июня 1841 г. к еп. Иринарху явилась группа голодных крестьян, он первым делом сделал то, что на его месте сделал бы каждый христианин: он «накормил голодных» (Еванг. от Лук. XIV, 13; I послание к Тимофею II, 1) и по русскому обычаю дал несчастным милостыню. Он сердечно посочувствовал несчастным пасынкам судьбы и старался успокоить их словами о милосердии Христа. Такое обращение епископа привело в изумление его посетителей, которые впервые увидали милостивого барина. К удивлению крестьян этот барин не ругался, не унижал их, не угрожал им побоями, а обращался с ними, как с людьми. Епископ понял, в какое уныние впали крестьяне, и он сочувствовал им. Весть о добром епископе Иринархе скоро разнеслась по всей Лифляндии. Уже в июле того же года напуганные голодом крестьяне расхрабрились до того, что подали епископу Иринарху около 30-ти прошений. Они просили его о защите. Эти прошения были поданы от имени нескольких тысяч крестьян; прошения эти были коллективные. Епископ Иринарх пояснил просителям, что в их прошениях затронуты мирские вопросы, что он, как служитель церкви, ничем другим не может им помочь, как передать их прошения представителям высшей светской власти, ибо он, как епископ, имеет прово заступничества. Что же касается тех, кто изъязвили желание перейти в православие, если их желание, действительно, искреннее, то их просьбы могут быть удовлетворены согласно с церковными законами. Прошения о присоединении к православию латышей еп. Иринарх препроводил Обер Прокурору Св. Синода гр. Протасову. К прошениям Иринарх с своей стороны присоединил свой благоприятый отзыв. Весть о том, что еп. Иринарх принимает от крестьян прошения и препровождает их в Синод, скоро дошла до ушей помещиков и сильно взволновала их. Вероятно, помещики не имели никакого понятия о том, что каждый епископ имеет не только право, но и каноническую обязанность быть защитником всех несчастных и обездоленных. На возможное присоединение крестьян к православию помещики смотрели, как на нарушение знаменитых «аккордных пунктов». Повидимому они забыли о существовании закона, который импер. Николай I издал в 1832 году. Этот закон разрешал жителям Прибалтийских губерний переходить в православие. Помещики почувствовали только то, что если епископ станет на сторону крестьян, то последние при помощи епископа будут иметь возможность доводить до сведения высшей власти свои жалобы о своих обидах и тяготах жизни. Помещики понимали и то, что епископ будет отстаивать справедливость и правду, а не интересы их, т.е. помещиков. Мы уже знаем, что местная лютеранская церковь находилась в полной зависимости от помещиков и что она во всех случаях, хотя иногда и против своей воли, должна была отстаивать интересы помещиков. Православная же церковь находилась вне сферы влияния помещиков. Приняв православие, крестьяне могли приобрести независимость не только в сфере религии, но они могли использовать православие, как орудие борьбы против грозной власти помещиков, ибо православие опиралось на русскую государственную власть. Помещики ясно учитывали то, что деятельность еп. Иринарха начинает серьёзно колебать всемогущество помещиков. Это всемогущество помещики выковали в течении веков, им пользовались в продолжении нескольких столетий и считали его своим неотъемлемым правом. Поэтому местное дворянство начало отчаянно нападать на еп. Иринарха. По существу возгорелась борьба из-за привилегий дворянства и против законных и естественных стремлений крестьян. Во время этой борьбы положение еп. Иринарха было очень тяжёлое. Быструю поддержку от русской государственной власти он не мог получить, ибо высшим представителем верховой власти в Риге был ген. губернатор Пален который, и как немец, и как местный Дворянин в крестьянском вопросе всецело стал на сторону помещиков. Как защитник помещиков, он первым делом постарался строго изолировать еп. Иринарха. Он приказал установить вокруг местопребывания епископа полицейские посты. Направляющихся к епископу крестьян полицейские ловили, а потом жестоко пороли. Наказывали даже тех горожан, которые указывали крестьянам путь к местопребыванию епископа. Пороли «просителей» и по возвращении их из Риги домой. (См. рапорт еп. Иринарха Синоду). Пален лично просил епископа не принимать просителей крестьян. Когда Иринарх наотрез отказался, то Пален, при посредстве шефа жандармов гр. Бенкендорфа, также местного дворянина, просил Николая I принудить Иринарха принимать только те просьбы крестьян, которые касаются вопросов веры. Просьбу Палена Николай I уважил двумя указами (от 29 июля и 16 августа 1841 г.). Но на этом Пален не успокоился: он вообще хотел изолировать еп. Иринарха и не допускать к нему ни одного крестьянина. Пален сорганизовал в Вендене специальную следственную комиссию, которая ему сообщала: «никто из крестьян не высказывал желания менять веру. По всему округу распространился злой дух упрямства и дело дошло до того, что брожение крестьян нельзя уже ликвидировать мирным путем, ибо тайное брожение грозит вылиться в бунт, разрушение и кровопролитие.» На основании этого заключения комиссии, Пален потребовал от правительства присылку войска. Еп. Иринарх счел своим долгом, при посредстве Обер-Прокурора Синода гр. Протасова, немедленно в корне опровергнуть эти ложные донесения Палена правительству. В этом случае Пален потерпел неудачу, ибо правительство поверило еп. Иринарху. Но Пален окончательно не сдался. Теперь он начал доносить в Петербург о том, что сам еп. Иринарх и его духовенство являются зачинщиками крестьянских волнений и что духовенство подготовляет крестьян к переселению в «тёплые края». Когда же министр внутренних дел гр. Строгонов и Обер Прокурор гр. Протасов потребовали у Палена фактических данных доказывающих его утверждения, то этих то данных, Пален не мог предъявить. Для выяснения дела на местах Николай I прислал в Ригу двух своих флигель-адъютантов.

Достойно удивления мужество крестьян, которые в присутствии своих суровых господ говорили послам царя: «мы ничего другого не желаем, как быть одной веры с царём и быть только под властью царя.» Министр внутреннихъ дел еще самостоятельно прислал своих чиновников следователей которые доносили министру, что местные крестьяне очень страдают от гнёта помещиков. Пользуясь неудачными законами об освобождении крестьян (1817/19 г.г.), помещики налагают на крестьян чрезмерные повинности. Крестьяне искренно желают перейти в пралославие, ибо лютеранство их не удовлетворяет. Никаких крестьянских волнений нет и не предвидится. После такого донесения положение Палена стало очень щекотливым. Спасителем для Палена и местного дворянства явился всемогущий тогда в Петербурге немец, — шеф жандармов гр. Бенкендорф. Пользуясь полным доверием царя, гр. Бенкендорф постарался выселить еп. Иринарха из Риги. Действительно, 5-го октября 1841 г. епископ Иринарх под надзором был увезен из Риги. Его направили из Риги во Псков не прямым и кратчайшим путём, но вели через Митаву, Шавли и Вилькомир. Повидимому те кто еп. Иринарха выселяли, боялись, чтобы крестьяне Венденского уезда не задержали и не защитили бы своего безкорыстного защитника. В Петербург для допроса были вызваны священники Фасанов, Погонялов и Заволоцкий. Когда в Петербурге дело было выяснено, то и епископу Иринарху, и помянутым священникам дали повышение по службе, ибо они признаны были невинно пострадавшими. Епископ Иринарх был назначен быть архиепископом Подольским. Из этого следует заключение: русское правительство понемногу начало вникать в обстоятельства Балтийской жизни.

После выселения еп. Иринарха, гр. Бенкендорф получил от царя указ, который предписывал, чтобы все сведения и донесения о крестьянских волнениях в Прибалтике подавались не министру внутр. дел, а ему, шефу жандармов, т.е. гр. Бенкендорфу. Благодаря этому все затруднения немецкого дворянства возможно было разрешать для немцев приемлемым образом. Получалось так, что немецкое дворянство информировало немца генерал-губернатора Палена, Пален информировал немца гр. Бенкендорфа, а Бенкендорф — царя. Отныне жалобы крестьян никак не могли дойти до царя. Свою легкую победу над епископом Иринархом немцы ознаменовали посылкой карательных экспедиций в области, где голод особенно тревожил крестьян. В некоторых местах деятельностью экспедиций руководил лично сам ген.-губ. Пален. Помещики доносили ему отовсюду, что в Лифляндии происходят значительные крестьянские волнения и бунты, но на самом деле таковых нигде не было. Что крестьянского бунта и серьезных волнений не было, то неопровержимо доказано историками, напр. Кродземнеком в его книге: «Zemnieku nemieri 1841. gadā». Причин и поводов для возникновения крестьянских волнений было много. Это чувствовали и понимали сами помещики. Помещики сильно безпокоились и ждали крестьянских волнений. Чаша терпения у крестьян естественно должна была переполниться. Поэтому террор карательных экспедиций должен был предупредить собьтия. Помещики надеялись, что террор отдалит момент расправы с ними. Точно так теперь поступают большевики. Помещики искуственно создали поводы вызвать карательные экспедиции. В Яун-Бебренскую волость была вызвана карательная экспедиция только потому, что крестьяне этой волости не выдавали агитаторов призывавших будто бы крестьян к мятежу. Но нигде нет доказательств, указывающих на то, что агитаторы существовали. Их, повидимому, не было. Характерно, что карательные экспедиции свирепствовали именно в тех волостях, где положение крестьян было особенно невыносимо. Когда теперь мы читаем о деятельности карательных экспедиций, о том, как крестьян пороли массами, как массами их гнали «сквозь строй» и о других жестокостях (это ярко описал очевидец И. Страумит), то надо прийти к заключению, что большевистская «чека» наших времен не есть новое явление в истории. Дело карательных экспедиций продолжали и завершили военно-полевые суды. Из среды измученных повинностями и голодовкой крестьян суды насильно вырвали многих, многих сослали в Сибирь, а многих заточили в местные тюрьмы. Если после всех этих ужасов совесть помещиков была спокойна, то это является наилучшей аттестацией морального уровня местного дворянского сословия в описываемую эпоху.

VI.

«Слава Богу, теперь, кажется, все хорошо окончилось, по крайней мере на сей раз» - так писал шеф жандармов гр. Бенкендорф генерал губернатору Палену. Защитникам немецкого дворянства казалось, что опасность миновала, ибо крестьяне были напуганы карательными экспедициями и военными судами. Храбрый защитник крестьян еп. Иринарх был удален из Риги и действительные местные обстоятельства от царя, как носителя верховной власти в России, скрыты и замаскированы. Но вражду крестьян к немецкому дворянству события 1841 г. не уничтожили. Наоборот, вражда углубилась и расширилась. Деятельность еп. Иринарха вселила в сознание крестьян уверенность, что не все власть имущие смотрят на крестьян так, как на них смотрят помещики, что не все люди признают крестьян безгласным инвентарём помещиков, которые с этим инвентарём могут поступать так, как им угодно и эксплуатировать их так, как им, помещикам, угодно и сколько угодно. Если в действительности помещики обращались с крестьянами, как с инвентарём или с рабочей скотиной, и старались вселить в сознание крестьян уверенность, что они действительно орудие труда и рабочая скотина, и что из создавшегося для крестьян положения выхода нет, то заступки еп. Иринарха противоречили, как создавшемуся положению, так и искуственно созданной уверенности крестьян в том, что их положение безисходно.

Крестьяне поняли, что в среде высших сановников существуют люди, которые на забитого и порабощённого латыша-крестьянина смотрят, как на человека, и которые готовы безкорыстно бороться за права крестьян и за то, чтобы вырвать крестьян из под столь тяжёлого и давящего крестьян немецкого ига.

В 1842 году в Ригу прибыл заместитель еп. Иринарха епископ Филарет. Еп. Филарет был тогда во цвете лет. Он был всесторонне образован (был до того ректором дух. Академии). Обладал он железной волей и неисчерпаемой энергией. Он относился ко всем людям, как высшим, так и низшим, одинаково просто и серьезно. В частной жизни он был строгим аскетом. Он знал о тяжких испытаниях Иринарха в Риге. Тем не менее он твердо занял ту же позицию, из которой местное дворянство выжило еп. Иринарха, т.е. еп. Филарет занял позицию защитника порабощённых и угнетаемых крестьян, латышей и эстов. Он, как ученый историк, имел ясное понятие о великой силе и значении немецкого дворянства не только в местной жизни, но и в деятельности служебного аппарата всей России. Несмотря на это, он, уповая на несокрушимость правды Божией, в качестве своего союзника в неизбежной борьбе избрал не сильных миpa сего, но слабых и загнанных страдальцев-крестьян.

Как только еп. Филарет прибыл в Ригу, каждый день у его квартиры можно было встретить толпящихся просителей крестьян. Без латышей у дверей епископа начали появляться уже и эсты. Очевидцы пишутъ, что в приёмной епископа можно было встретить латышей и эстонцев. Там были и обобранные и искалеченные побоями и изнурённые непосильным трудом крестьяне. Иные корчились от боли и стонали, снимая свои одежды и показывая епископу свои кровавые раны. (См. «Записки» И. Страумита). Еп. Филарет был всем доступен, ко всем ласков и сердечен и всем он старался помоч. Многим он помогал тотчас по мере своих сил и разумения. Когда, напр., к еп. Филарету явилась горем убитая мать Страумита и сообщила ему, что её муж замучен в губернской тюрьме, т.е. пал жертвой «политики» Палена, то еп. Филарет старался ободрить её и словом и делом; он подарил ей 5 рублей на похороны мужа. Свящ И. Поспелов пишет в своих «Воспоминаниях»: «к нему поступало очень много жалоб на обиды. Всем жалобам он давал законный ход. К жалобам он присовокуплял своё прошение в пользу пострадавших.» Когда же местные чисто немецкие учреждения и под немецким влиянием находившиеся русские учреждения не исполняли его просьб, то он эти прошения посылал в Петербург, стараясь заинтересовать Балтийскими делами государственные учреждения и русское общество. Своим упорством еп. Филарет достиг того, что сам царь, правительство, русское общество и пресса переменили свои взгляды на Балтийский вопрос. В Петербурге была учреждена особая «комисия по Балтийским делам», а для выяснения местных условий присылались ревизоры. Ревизоры одинъ за другим, а особенно товарищ министра внутр. дел Сенявин указывали правительству на ненормальные отношения, существовшие между помещиками и крестьянами. Между прочим, Сенявин доносил, что крестьяне страшно страдают от экономического и морального гнёта помещиков и что крестьяне желают перейти в православие. Когда к обычным невзгодам крестьян в 1845 г. прибавились ужасы надвигающегося голода, ибо этот год был неурожайный, то крестьяне, напуганные карательными экспедициями 1841-го года, не обращались более за помощью к представителям местной власти, которая и без того очень внимательно и чутко следила за каждым шагом крестьян. Зародыши мятежа готовы были видеть местные администраторы не только в каждом требовании крестьян, но даже и в самом робком их прошении или просьбе. Из всех власть имущих лиц в Риге был только один человек, которому крестьяне могли разсказать все чистосердно и открыто и на которого можно было надеяться, что он сделает всё возможное для крестьян, как здесь на месте, так перед высшей властью, — этот человек был епископ Филарет. Ему крестьяне доверяли также, как родному отцу. Чрезвычайная популярность еп. Филарета очень благоприятствовала делу православия в Прибалтике. И латыши и эсты толпились у дверей епископа и просили его принять их в православие. Это явление сильно напоминает времена первых веков существования христианства, ибо к истинному слуге Христа шли самые забитые, наиболее порабощенные и наибеднейшие люди. О размерах присоединения самую яркую картину дает статистика. В конце 1844 г. в ведомстве еп. Филарета было 25 приходов с 20686 прихожанами, а в 1848 г. было уже 98 приходов и 138416 прихожан.

Само собою понятно, что такая грандиозная волна, присоединений чрезвычайно взволновала местное дворянство, ибо в этом явлении можно было ясно заметить признаки того, что всемогуществу немцев в Прибалтике внезапно явилась серьёзная угроза. Когда латыши и эсты целыми массами начали уходить из лютеранства, то они тем самым ясно выражали свой протест против безсердечной и грозной власти своих поработителей, мучителей и давителей, т.е. против глубоко ненавидимых народом немцев. Как уже знаем, местная лютеранская церковь была вполне захвачена немцами и подвластна немецкому дворянству, а местные крестьяне смотрели на нее, как на дворянству услужливый орган. Свой выход из лютеранства латыши и эсты оправдывали также и тем, что они хотели хотя бы в своей религиозной жизни быть свободными от ужасной и невыносимой власти немцев; они хотели оградить свободу своей совести от ига немцев, они хотели быть независимыми хотя в своей религиозной жизни.

Всегда и во всем сила местных немцев в нужные моменты выявлялась в строгой и хорошей организованности, т.е., немцы боролись один за всех и все за одного, как один человек. Как отлично организованная единица, немцы организованно выступали и против стремления латышей и эстов приобрести свободу своей совести, освободить свою духовную жизнь от власти немцев. Об этой эпохе яркие материалы собрали: Юрий Самарин, кн. Шаховской и священник Морошкин и Поспелов. Хотя для этих деятелей латыши и эсты были людьми чужой народности и людьми низшего сословия, но в трудах этих деятелей заметна симпатия к латышам и эстам и большое недовольство деятельностью немцев. В описиваемую эпоху в России еще существовало крепостное право. Правительство Николая I еще не хотело отменить крепостное право. Правда, русская интеллигенция мечтала об освобождении крестьян, но на деятельность правительства она тогда не могла влиять. Но когда представители этой интеллигенции, напр. Ю. Самарин, на месте познакомились с условиями жизни в Прибалтийском крае, они не могли молчать. С глубоким негодованием они писали о деятельности немцев и собирали материалы против немцев. Осуждая деятельность немцев, они тем не старались способствовать своей карьере. Наоборот, им приходилось сталкиваться из-за этого с неприятелями. Но они действовали, побуждаемые простым человеколюбием. Во всяком случае такие деятели, как Ю. Самарин, в своих поместьях в России не допускали таких поступков, какие они наблюдали в деятельности немцев в Прибалтийском крае. Ученый немец Ширрен в своем труде старался опровергнуть данные Ю. Самарина. Но труд Ширрена был убедителен только для немцев, ибо, как местный немец, он не мог быть объективен. В его труде больше злобы и пафоса, чем объективности. Кто из них был наиболее заинтересован в данном вопросе: русский помещик, интеллигент и чиновник Самарин, или местный немец Ширрен? Те старики латыши, которые хорошо помнят «эпоху повинностей», и те, которые знают об этой эпохе со слов своих отцов и дедов, все они подтверждают правильность материалов, фактов и описаний, оставленных Ю. Самарином, кн. Шаховским, Морошкиным и Поспеловым. Почему И. Страумит должен был издать свои «Записки» в России и писать их на русском языке? Почему местная немецкая цензура преследовала труды Страумита? Правда колола в глаза немцам. Свящ. Морошкин в своем труде приводит следующий отрывок из одного документа 40-х годов, который хранился в архиве Синода со времен обер прокурора гр. Протасова: «Первая волна перехода местных крестьян из лютеранства в православие застигла врасплох господ балтийцев; теперь они начинают приходить в себя, в их среде началась кипучая работа; все пружинки и все страсти их пущены в ход, их перья скрипят, и уста их, изрыгаютъ хулу. Всех их захватило энергичное желание, — с одной стороны запугать правительство возможным мятежём, с другой стороны, — напугать крестьян возвращением времен карательных экспедиций.»

Все немцы как бы сговорились, что всем им без исключения надо ринуться в борьбу против нового и немцам опасного движения крестьян в православие. Все бароны, все пасторы, управляющие имениями, торговцы, горожане и вообще все немцы должны поднять против православия администрацию, начиная от простого полицейского солдата до самого министра. В случае необходимости надо идти до наследника и даже до самого царя.

Не надо брезговать никакими средствами, но надо просить, запугивать, давать взятки и пускать в ход, как тайную, так и явную клевету. Неудобные для немцев распоряжения правительства не следует исполнять. Наконец, по отношению к крестьянам надо систематически пускать в ход террор. Порка, тюрьма, ссылка и даже смертная казнь должны быть орудиями этого террора.

Чтобы во время остановить переход латышей в православие, необходимо пользоваться всеми средствами. Многое из приведенной программы деятельности немцев было пущено уже во времена еп. Иринарха. Во время правления еп. Филарета (1842.—1848. г.) программа эта исполнялась полностью. Во главе борцов против православия стояло дворянство. В руках дворянства находились все нити власти над крестьянами, будь то зкономическая, будь судебная и проч. Всю полноту власти и влияния они направили против православных и чающих православия крестьян. Православным они отказывались сдавать в аренду землю, гнали их из насиженных усадеб, в которых жили, работали их отцы, деды и прадеды. К числу выгнанных из насиженной усадьбы относится и дед нынешнего архиепископа Иоанна. С православных брали в повышенном размере подати и на них налагали самые большие повинности. На издевательство похоже то, что от православных требовали повинности и подати в пользу лютеранских пасторов. В случаях неурожая или голода православные не получали от помещика никакой помощи или послабления. На оборот, в таких случаях к ним еще придирались и требовали от них долги прежних лет. Православные должники обычно на просьбу продлить долг получали ответ: «можно бы подождать, если бы ты не был православный.»

Просьбы же тех, кто отказывались от православия, улаживались немедленно. Плети и палки чаще всего находили спины православных. Ни на какие должности в имениях помещики православных не назначали. Вступать в брак можно было только с разрешения помещика. И в данном случае помещики пользовались возможностью унизить и осмеять православных.

Во время рекрутских наборов помещики наровили в первую голову сыновей православных сдавать на «русскую службу», приговаривая: «идите и ближе познакомьтесь с «русской» верой.» Над православными издевались, как сами помещики, так и их ближайшие слуги и их сподручные.

Все суды находились под надзором помещиков. Естественно, что суды, как высшие, так и низшие действовали в духе, враждебном православию.

Чиновники местной администрации почти все происходили или из среды местного дворянства или из среды дворянству преданных немцев. В 1846 году во всей Лифляндии было только шесть православных чиновников, но все остальные были немцы, строгие исполнители дворянской программы. Один из официальных ревизоров местной жизни пишет следующее: «Все возникшие дела крайне серьезного и политического характера, доказывают всякого рода притеснения, чинимые православным крестьянам со стороны власть имущих баронов-лютеран. Означенные лица не только не остановились перед нарушением обрядов и форм судопроизводства, но и перед превышением власти, и рядом энергических, быстрых и последовательных мер старались всеми силами закрепить все незаконно сделанное.» (См. кн. С. Шаховской Материалы для истории Прибалт, края, т. III, стр. 72). Вполне понятно, что в актах и документах не могут быть отмечены все случаи незаконных действий баронов и притеснений православных. Среди забитых и запуганных крестьян мало было таких героев, которые осмеливались перед судом или администрацией выступать против баронов. Весь режим баронов ведь состоял из безпрерывных притеснений.

Притеснения терпели не только крестьяне, но и те представители православного духовенства, которым поручено было произвести присоединение крестьян. Священников всюду сопровождали и надзирали враждебные православию представители немецкой власти. Уже присутствие этих представителей власти терроризировало крестьян. Инцемский крестьянин Г. Зос был арестован за то, что он якобы старался уговорить крестьян принять православие. Его три недели продержали в рижской тюрьме. Ему сбрили голову и как преступника, его заковали в кандалы. Хотя его преступление не было доказано, но все же Трейденский приходской суд ему присудил 60 палок, причем судьи издевались над ним: «если уж ты принял русскую веру, то прими и русское наказание.» После приведения в исполнение судебного приговора, этот крестьянин заболел, но тем не менее, никто не заботился об его голодающей семье. Помещик Менгден предал суду одного своего крестьянина только за то, что тот говорил с крестьянами о православии. Немецкие учреждения не могли скрыть факта о том, что один Калнмуйжский крестьянин из-за православия был своим помещиком избит до смерти.

При таких обстоятельствах надо считать героями тех крестьян, которые о своём желании принять православие заявляли в присутствии немца-чиновника. О своих злоключениях в Мариенбурге сообщал еп. Филарету священник Михайлов. Барон Фитингоф оказывается его грубо выругал и всячески препятствовал производить запись крестьян, желающих принять православие, благодаря чему свящ. Михайлов принужден был уехать из Мариенбурга преждевременно, не закончив исполнения своего дела. Для производства записи в православие крестьян помещики нарочно назначали такие места, которые находились далеко от местностей, заселенных православными. Прежде, чем отправиться на место записи, крестьяне должны были получить от помещика особый билет Если одна партия отправилась к месту записи, то другая могла получить означенный билет только тогда, когда первая вернулась. Разные неприятности ожидали крестьян и по пути к месту записи. Местные власти всячески придирались к ним и не брезговали пускать в ход замучивание, клевету и даже порку. Епископ Филарет писал: «Достойно удивления долготерпение невинных страдальцев. Сам Господь Бог укрепляет их силы против фанатизма и безчеловечной ненависти гонителей.» Для производства записи помещики отводили совсем неподходящие помещения как напр. корчмы, кузницы, и даже сараи. В присутствии немца-чиновника крестьянин должен был устно произнести следующую официальную форму: «Я ....... уезда ....... имения .......... прихода ......... усадьбы крестьянин ......... после двукратного устного увещевания, заявляю, что от всего сердца и души желаю перейти из лютеранства в православие. Переходя в православие, я не требую и не ожидаю от правительства никаких мирских благ, а от помещика не жду послаблений, но перехожу в православие только для спасения своей души. После присоединения обещаюсь также, как до сих пор, безпрекословно подчиняться законным властям, а также служить и работать для своего помещика Обязуюсь и свято клянусь исполнять это обещание, ибо в случае неисполнения мне грозит строгое, наказание. Богослужение желаю слушать на латышском языке, который я знаю. В удостоверение сказанного подписиваюсь ............. или собственноручно ставлю три креста. «Сие удостоверение принял .........в присутствии чиновника ..........». Как старики, так и молодые эту формулу должны были выучить наизусть. Если кто из присоединения чающих начинал запинаться или ошибаться, то чиновник такого гнал прочь. Прогоняемому давали срок, по истечении которого он мог снова явиться. Само собою понятно, что враги православия старались использовать помянутый срок на отговоры от принятия православия, не стесняясь средствами увещевания. После приписки крестьянам давался шестимесячный срок до окончательного присоединения. Эти шесть месяцев для крестьянина были временем искушения, а иногда даже пыток и унижений. Как помещики, так и пасторы прилагали все старания для того, чтобы вернуть крестьян в лютеранство. Угрозы, издевательство и пытки пускались в ход в случаях, если крестьяне упорствовали. Те, кто стойко выдерживали искус и не отказывались от присоединения, должны были в назначенное время явиться в указанные властями места, где священник совершал обряд присоединения.

Православных церквей в Лифляндии было очень мало. Поэтому обряд присоединения приходилось совершать в случайных помещениях, какие православию враждебные немцы отводили. Обряд присоединения и даже богослужения священники поневоле должны были часто совершать в самых неподходящих помещениях: в корчмах, кузницах и даже в пустых конюшнях (!). Это уже было настоящее издевательство над православием и православными. И такое издевательство священники должны были терпеть и безпрекословно переносить, ибо у помещиков не оказывалось(?) других, более подходящих, свободных помещений. Если кто из крестьян отводил для богослужения свои помещения, то помещики выгоняли таких крестьян из усадеб, ибо все усадьбы по закону принадлежали помещикам. Кн. Шаховской в своей книге указывает случаи, когда помещики гнали из усадеб крестьян только потому, что крестьяне позволяли ночевать священникам в своих избах в тех случаях, когда священники объезжали приходы и пункты производства записей и присоединений.

Зависящие от помещиков лютеранские пасторы также вступили в ожесточенную борьбу с православием и в пылу борьбы допускали такие приёмы, над которыми можно только подивиться. Как с церковной кафедры, так и в обществе они поносили православе, не избегая даже сквернословия. Православие они называли: «верой сатаны», «собачьей верой» и верой некультурных людей. Они говорили: «Русский Бог глупее кошки, ибо во время пожара кошка выскочит из горящего дома, а русский Бог сгорит.» «Русские не молятся, а колдуют». «Русские в церкви бодаются, как быки». «У русских и птица Бог». «Если бы у Христа отрубили голову топором, то русские поклонялись бы и топору». «Допускать к св. Причащению детей, как то делают русские, означало бы то же, что давать св. Дары собакам». 8 сент. 1846 года Роденпойский пастор Вальтер подозвал в кирхе к себе крестьянина Бедриня и сказал: «Я слыхал, что ты ходил в русскую мызу приписываться в православие. Разве ты не знаешь того, что честные люди не принимают православие; в православие переходят только дураки, негодяи и свиньи. Пусть переходят те, кто свиньи.» После этого пастор подошел к Бедриню, царапал его лицо, приговаривая: «так русские мажут елеем.» Некоторые пасторы уверяли народ в том, что русская вера поганая вера и что переходящие в православие продают сатане свои души и души своих детей. Венденский пастор грозил предать проклятию всех православных. Многие пасторы не оставляли в покое даже покойников. У православных не было еще своего отдельного кладбища. Православных покойников надо было хоронить на лютеранских кладбищах, а разрешение на то надо было получить у пастора. Лаздонский пастор так ответил родным Прауленского крестьянина, прозваннаго «Lielais Kalps»: «хороните свою падаль у черта в болоте.» Родные этого крестьянина похоронили его рядом с кладбищем в лесу. Над его могилой насыпали курган и говорили, что под курганом покоится прах первого православного в Лаздонском приходе. Впоследствии, когда явилась необходимость расширить Лаздонское лютеранское кладбище, участок с упомянутым курганом был присоединен к кладбищу, причем новый пастор, вероятно не знал, кто покоится под курганом. В материалах кн. Шаховского приводится случай, когда поругание коснулось не главаря православных, но праха покойного ребенка, с целью поиздеваться над родителями и родными покойника. Когда к тому же Лаздонскому пастору обращались православные за выписями из метрических книг, то он всегда отвечал: «Я вам никаких выписей не выдам, ибо в мои книги я не записываю ни скотов, ни язычников.»

Священник Меньшиков, один из деятелей описываемой эпохи, писал епископу Филарету следующее: «разные бедствия ожидают всех тех, кто переходит в православие.» В ту эпоху, когда помещики смотрели на крестьян, как на свой инвентарь, крестьяне-лютеране были такими же пасынками судьбы, как и их братья православные. Когда Прауленский помещик выменял одну усадьбу за пару породистых ляговых собак, то это означало переход в руки нового владельца не только участка усадьбы, но и крестьян, живущих в данной усадьбе. Несчастные пасынки судьбы, которых меняли на псов! Правда, крестьянин мог отказаться от усадьбы, но перейти в другую волость, без разрешения своего помещика, он не смел. Один выход для отказавшегося от усадьбы был: продать свой инвентарь и наняться рабочим у зажиточного крестьянина. Те из крестьян, кто переходили в православие, свое уже и так тяжелое положение еще более усугубляли. Для них обыкновенно грозные господа стали еще грознее и суровее. Помещики объясняли переход в православие желанием крестьян получить от русского правительства материальных выгод. Смешно прибегать к таким объяснениям, ибо крестьяне в присутствии немецкого должностного лица давали подписки в том, что принимая православие, они не ждут от правительства никаких выгод, а готовы подчиняться местным законам и властям. Политическая дальновидность у темной крестьянской массы не могла быть. Можно ли допустить ту мысль, что вся та масса крестьян, которая давала подписку, сознательно и хитро лгала. Подписка и обязательство равны присяге. Неужели несколько десятков тысяч латышей и эстов были сознательными клятвопреступниками. Что немецкое дворянство, приравнивавшее крестьян рабочей скотине, додумалось до того, что считало всех перешедших в православие крестьян сознательными клятвопреступниками, это еще можно понять и объяснить, зная точку зрения немцев на данный вопрос, но никак нельзя объяснить и понять тех латышей интеллигентов, которые верят немецкой басне о латышах и эстах клятвопреступниках. Неужели национальная гордость позволяет им наравне с немцами считать десятки тысяч своих сородичей ясными лгунами и клятвопреступниками. Возбужденные боязнью потери своих привилегий, немцы-дворяне легко могли обвинять народ. Скряга дрожит при потере даже одного сантима. Немцы видали, что перешедшие в православие, уходят в делах веры из подчинения им. Естественно, что они сильно волновались. Но если латыши-интеллигенты верят до сих пор этим немецким басням, это недопустимо и ничем нельзя объяснить. Не за мирскими выгодами гнались православные латыши, но они в новой вере чаяли найти успокоение своей души. События 1841 года, карательные экспедиции, тюрьмы и истязания у позорных столбов на черных скамьях — все это латышам ясно указывало на то, что переход в православие не только не принесет какие-либо мирские выгоды, но, наоборот, приносит им на каждом шагу только лишения и ужасы. Подписку латыши и эсты давали честно и правдиво, ибо они это делали только из-за духовных побуждений и чаяний. Среди этих духовных побуждений главное место занимало желание: освободить свою совесть от немецкого ига в духовном отношении, самим организовать свою духовную жизнь и приобрести самоопределение в вопросах свободы совести. Все это ничуть не противоречило данной подписке, которая равнялась присяге. Те храбрецы и смельчаки крестьяне, которые переходили в православие, из-за одного луча духовной свободы готовы были терпеть все: и ужасы карательных экспедиций, и тюрмы, и пытки, и унижения, и насмешки, и лишения повинности, и налоги, и потери насиженных усадеб, и все то, что им предстояло перетерпеть.

Епископы Иринарх и Филарет правильно поняли и глубоко вдумались в духовные чаяния и стремления народа. Они охотно шли навстречу чаяниям народа. Только этим можно объяснить поразительные результаты их миссионерской деятельности. Еп. Филарет продолжал выполнение начатой еп. Иринархом работы. В самом начале своей деятельности еп. Филарет открыто и смело для тех времен объявил: духовное руководство надо передать в руки таких священников и учителей, которые происходят из среды самых латышей. Неожидан и нов для латышей был этот лозунг. Даже во время знаменитаго шведского правления никто с таким лозунгом не выступал. Для привыкших к неограниченному властвованию немцев, этот лозунг был неприемлем. Призыв латышей и эстов к духовной самодеятельности немцы поняли как призыв к мятежу, цель которого уничтожить существующее положение. Само собою понятно, что немцы делали все для того, чтобы очернить в глазах царя епископов Иринарха и Филарета, как зачинщиков мятежа, а их лозунг объявили мятежным, ибо он противоречит существующему порядку. Такие тяжелые обвинения еп. Филарета не испугали. Он энергично начал проводить в жизнь объявленный лозунг. В среде новоприсоединенных он нашел двух достойных кандидатов и скоро их посвятил в священический сан. Якова Михайлова (из Пебальга) он назначил настоятелем латышского прихода в Риге, а Давида Балода (из Мадлена, бывшего популярного проповедника гернгутеров) — назначил в Лаудонский приход. Уже 600 лет латыши терпели постепенно увеличивающееся и тяжело давящее их иго немецкого владычества. И вот в то время, когда немецкое иго стало особенно невыносимо, когда немцы стали особенно деятельны и чутки, когда с особой суровостью они старались подавить каждое, самое ничтожное стремление латышей высвободиться из ярма, когда латыши были уже близки к отчаянию и готовы были убедиться, что нет на свете такой силы или власти, которая отозвалась бы на их стоны и дала бы им хоть малейшую надежду на самую ограниченную свободу, в это самое время еп. Филарет объявил свой лозунг: «латышей должны обслуживать латыши священники и учителя.» Этот лозунг удивил и обрадовал латышей. То, что епископ начал организовывать чисто латышские приходы и посвящать в сан священника латышей, показало, что латыши, наконец, получили возможность на деле в области духовной жизни действовать сами, независимо от немцев. Так как эту возможность им предоставил православный епископ, то они быстро и горячо начали целыми массами переходить в православие. Движение приняло такой характер, какой присущь обыкновенно только религиозным народным движениям. Народ не считался более с противодействием и насилями со стороны немцев, но массами переходили в православие. Народ не обращал больше внимания на насмешки, угрозы и приведение угроз в исполнение. Немцы тоже поняли, что для них наступила серьезная пора, что народное течение прорвало дорогу к свободе. Поэтому немцы приложили все усилия и старания к тому, чтобы остановить народное течение. Они пустили в ход отчасти те же приёмы что и в 1841 году. Немец, генерал-губернатор Пален послал царю обширный доклад, в котором переход латышей в православие освещал, как революционное движение. Это движение будто бы является угрозой, как для лютеранской церкви, так и для местного дворянства, которому особенно угрожает возникновение крестьянского бунта. (Кн. Шаховской. Сборник материалов, том III, стр 508) Но эта денунциация Палена провалилась. Мы уже знаем, что в 1841 году влиятельным Прибалтийским немцам в Петербурге удалось достичь удаления еп. Иринарха из Риги и получить разрешение пустить в ход карательные экспедиции. Мы знаем также, что еп. Иринарха в Петербурге оправдали, ибо ему удалось доказать свою невинность и убедить правительство, что местные немецкие власти несправедливо относятся к крестьянам. Этим местные немецкие власти были опорочены перед высшей властью. В том же духе более энергично действовал еп. Филарет, и имел успех. Еп. Филарет добился того, что правительство несколько раз присылало ревизоров, которые доносили правительству, что в донесениях немцев нет объективности и что эти донесения часто имеют задачу сознательно вводить правительство в заблуждение.

Когда епископ Филарет узнал о новом доносе Палена, он немедленно и упорно начал осведомлять высшую власть об истинном положении дел и обстоятельств в Прибалтийском крае. Епископ Филарет писал: «Уже больше полгода прошло, как изо дня в день трезвонятъ, что местные крестьяне готовятся к восстанию, или что восстание уже началось. Но милосердный Бог хранит в среде крестьян такой глубокий мир, что надо удивляться, как в таком краю, где свирепствуют ужасы голода, может быть такой мир. Если это не является доказательством того, как враги православия, из желания вредить ему, пользуются неправдой, то какие же еще нужны факты и доказательства? По моему глубокому убеждению настала пора предать суду тех, кто при помощи неправильных данных вводят в заблуждение высшую власть.» Хотя Пален суду не был предан, но пост генерал-губернатора он принужден был оставить. Потерпев неудачи в Петербурге, немцы еще раз испробовали местные средства. «Страдания местных крестьян, — писал еп. Филарет, становятся чрезмерными. Сами следователи говорят, что проступки, из-за которых сажают в тюрьмы крестьян, ничтожны, но немцы однако только тем и занимаются, что невинных ловят, как какую-нибудь дичь. Православным под властью немцев живется не лучше, чем христианам первых веков под властью язычников. Надо удивляться твердости этих мучеников. Теперь еще они смиренно идут в немецкие суды, как овцы на заклание. Но когда окончится это кровопролитие, это испытание человеческого терпения? Все средства пускаются в ход, чтобы задержать и искоренить в крестьянах стремление к православию*. (*Из докладов Филарета от 20. VI, 27. IX и XII 1845 г.) Заместитель Палена, ген.-губернатор Головин, ознакомившись с местными обстоятельствами, в своем годовом отчете писал: «Строго охраняя свою немецкую национальность, местные помещики хотели бы, чтобы Прибалтийский край носил немецкий характер. Привыкшие испокон веков смотреть на своих крестьян, как на свою полную собственность, они стараются изобразить переход крестьян в православиe восстанием и даже бунтом против существующего строя. И действительно, если порвется та духовная связь, которая еще теперь связывает помещиков с местными жителями, то немцы, которые составляютъ только 1/13 часть местного населения, попадут на положение изолированных и ненавидимых, чужих пришельцев. Такая перемена могла бы иметь чрезвычайное значение для жизни Прибалтийского края. Препятствуя переходу крестьян в православие, местные немецкие власти делали больше того, что разрешается законами. Использованы все средства. Но это движение имеет глубокие корни. Здесь с одной стороны проявляется стремление помещиков удержать в полном рабстве местных жителей, но с другой — глубокая ненависть местных жителей против господ, потомков суровых завоевателей края, и стремление порвать духовную связь с ними, в надежде освободиться таким образом от власти пришельцев. Так как все органы правления находятся в руках помещиков, то они поддерживают только интересы немцев и закрывают пути, по которым жалобы местных о неправдах и обидах могли бы дойти до высшей власти. Подавленные латыши и эсты надеются в лице православного духовенства найти себе защитников против обид со стороны немцев. Немецкое духовенство относится к латышам и эстам так же, как и помещики. В этих обстоятельствах надо искать причины того, почему местные жители стремятся переменить веру. Никакой агитации здесь нет места. Никакие агитаторы не могут вызывать такое упорное движение.» Исходя из таких взглядов, ген.-губ. Головин не препятствовал переходу латышей и эстов в православие, но он также не вступал активно в борьбу с преследователями православия — немцами, ибо он считался с огромной силой немцев в Прибалтике, а особенно с их большим весом при дворе. Немцы не стеснялись при Головине обращаться с крестьянами сурово и несправедливо. Немцам даже удавалось иногда, при помощи своих придворных, находить поддержку в Петербурге. Еп. Филарет, как был, так и остался главным вождем в борьбе против немцев и его положение и при Головине было чрезвычайно трудное и тяжелое.

Несмотря на противодействия немецких властей, крестьяне латыши и эсты большими массами начали переходить в православие. Надо было заново организовать большое число приходов и снабжать их священниками и псаломщиками, знающими латышский и эстонский язык. Но интеллигентных сил ни у латышей, ни у эстов в то время почти не было, ибо местные немецкие власти сознательно держали народ в духовной тьме, подавляя в народе каждое духовное самостоятельное явление и закрывая пути, по которым народ мог бы добраться до духовного света и до начинаний культурной самодеятельности. Наперекор этой немецкой системе еп. Филарет выставил ясное требование: латышские и эстонские приходы необходимо снабдить священниками и учителями из среды самих латышей и эстов и для приготовления этих священников и псаломщиков необходимо учредить соответствующие школы.

Культурную самодеятельность латышей и эстов еп. Филарет признавал таким правом этих народов, осуществление которого не только необходимо разрешить, но и правительство и церковь должны всеми средствами это право поддерживать. Выставив требование, еп. Филарет, с ему свойственной энергией и упорством, принялся за реализацию своего требования. 11 февраля 1846 года он добился того, что император Николай I утвердил решение Синода об учреждении в Риге духовной семинарии. С 1 сентября 1847 года в Риге начало свою деятельность «Латышско-эстонское духовное училище», задача которого была в течение четырех лет приготовить детей латышей и эстов к поступлению в духовную семинарию. Действительно, спустя четыре года, в 1851 году в Риге образовалась Рижская духовная семинария. Еп. Филарет принял во внимание и то, что латыши и эсты крайне бедны. Поэтому он добился и того, что при духовном училище и семинарии были учреждены специальные стипендии для детей латышей и эстов. Благодаря этому, дети самых бедных родителей получили возможность поступать в указанные учебные заведения и по окончании таковых стать в качестве священников и псаломщиков руководителями своего народа. Надо отметить, что окончившие духовную семинарию имели возможностъ поступать на гражданскую службу. Двери Российских высших учебных заведений были открыты и для семинаристов, ибо они могли, по окончании семинарии, поступать в духовн. Академии и в Университеты, по окончании курса которых могли вернуться на родину, как культурные работники с высшим образованием. Определённо необходимо отметить, что за время существования Рижской дух. семинарии она дала возможность нескольким сотням беднейших латышей и эстов получить образование и затем быть в среде своего народа носителями культуры. Кто из руководящих и власть имущих немцев в течении 600 лет их владычества, без опаски и дурных для себя наследствий, посмел выставить принцип: духовное руководство латышами надо отдать в руки самих латышей? Во время владычества немцев проведение такого принципа было немыслимо. Епископу Филарету принадлежит та честь, что он провозгласил этот принцип и первый приступил к его реализации. Кроме того Рижская духовная семинария является первым таким средне-учебным заведением в Латвии, цель которого обучать и воспитывать сыновей латышей, которые по окончании курса семинарии могли бы работать в среде своего народа, а то и поступать в Российские учебн. заведения. Чтобы яснее понять и оценить значение еп. Филарета, надо принять во внимание те обстоятелства, при каких он действовал и выступал со своими принципами. Как мы уже знаем, 40-вые годы прошлого столетия относятся к той эпохе, когда местное немецкое дворянство особенно тяжело давило и мучило крестьян-латышей, (в особенности в Лифляндии), когда в России царствовал суровый Николай I, при дворе которого огромную роль играли местные немцы, когда Российская интеллигенция стонала под властью безжалостного шефа жандармов гр. Бенкендорфа, когда было рискованно даже говорить о правах и интересах крестьян. Когда в 1842 г. еп Филарет приехал в Ригу, он слыхал здесь о карательных экспедициях и военных судах. Однако у еп. Филарета было достаточно смелости и мужества выступать со своими либеральными принципами и идеями. В эпоху зарождения латышской и эстонской национальной интеллигенции он сыграл громадную роль, о которой никак нельзя умолчать.

Основанную еписк. Филаретом «латышско эстонскую школу» в Риге, немецкие круги встретили с глубокой враждой и её развитию старались всячески препятствовать. Когда еп. Филарет обратился к местным немецким учреждениям с просьбой рекомендовать названной школе воспитанников, то почти отовсюду он получил уведомления, что крестьяне не желают (?) отдавать своих детей в эту школу, а одно учреждение сообщало ему, что одни родители желали бы отдать своего сына, но что он, к сожалению, калека. Немцы старались убедить крестьян, что школа еп. Филарета не что иное, как школа кантонистов, и что отданных в эту школу правительство (казна) возьмёт в свою собственность. Однако самъ еп. Филарет нашел воспитанников для своей «школы», и 1 сентября 1847 г. его школа начала свои занятия.

Открытие помянутой «школы» все же не сразу предотвратило недостаток кандидатов священства. Курс обучения в дух. училище и семинарии длится долго (10 лет), а кандидаты на места учителей и священников нужны были сейчас. Среди латышей еп. Филарет мог найти только двух кандидатов священства: Якова Михайлова и Давида Балода, которые сколько-нибудь были подготовлены для принятия священства. Сознавая это, еп. Филарет уже в 1843 году добился того, что в Псковской дух. семинарии начали преподавать латышский язык тем воспитанникам, которые желали получить места священников в пределах Латвии. Кроме того, он несколько раз обращался к Российским дух. Академиям с просьбой присылать в Латвию своих воспитанников. Все же его идеал был: дать латышским приходам учителей и священников латышей, которые полностью владели бы латышским языком и, как знающее и понимающие народ и его жизнь, могли бы войти в жизнь народа, как «свои» (см. рапорт еп. Филарета Синоду). Однако временно надо было довольствоваться русскими священниками-пришельцами. Хотя этим пришельцам надо было работать среди чужого им народа и латышским языком они владели недостаточно, тем не менее они своей непривычной для народа простотою (на своих лютеранских пасторов народ, как мы знаем, привык смотрет как на заносчивых немцев-бар) и благожелательною сердечностью пиобрели в народе полное доверие. Каждый из этих священников старался быть для народа таким же защитником и заступником, каким в Риге для них был еп. Филарет.

Читая донесения священников еп. Филарету, невольно удивляешься той сердечности, благожелательности и участию к горю и заботам чужого для них народа и той самоотверженности, с какой они бросались в борьбу против эксплуататоров латышей — немцев.Всем священикам, как защитникам крестьян, приходилось выступать в тогдашних немецких судах. Все они вместе с православными крестьянами переносили грубые издевательства и насмешки немцев, и все же оставались на своих постах и упорно исполняли свои обязанности.

Чрезвычайные затруднения еп. Филарету надо было преодолевать в связи с устройством церквей. Новых приходов надо было открывать много, но средств на устройство церквей не хватало. Новоприсоединенные латыши были так бедны, что от них никаких средств нельзя было получить и ожидать. Бюджет Синода и епархии не мог единовременно уделить достаточно средств на постройку сразу свыше 50-ти церквей. Необходимо было временно довольствоваться случайными помещениями. В тех местах, где не было казенных помещений, надо было обращаться с просьбой к немецким властям, которые находились в руках непримиримых врагов православия — немецких дворян. В документах отмечено несколько случаев, когда местные власть имущие немцы категорически отказывались отводить помещения для православного богослужения; в таких случаях приходилось совершать богослужение под открытым небом. Обычное явление было, когда помещики отводили для богослужения помещения совсем не отвечающие назначению, напр., корчмы, кузницы, негодные для пользования старые сараи и даже помещения для хранения корма скота, на скотном дворе. Народ возмущался по поводу такого издевательства и от поколения к поколению в народе переходила вражда к надругателям веры. Теперь нам трудно себе представить, как бедна была утварь и оборудование в таких «храмах». Только в некоторых местах еп. Филарету удавалось взяться за постройку церквей, но и там он должен был сталкиваться с препятствиями: местные власти отказывались давать удобные участки земли для постройки церквей, .или указывали участки в неприемлемых и в малонаселенных местах, отстоящих далеко от больших дорог и центров, а иногда просто среди лесов и болот. Место для постройки церкви можно было получить после упорной борьбы. Также трудно было получить, участок для православного кладбища. Когда в некоторых местах крестьяне отказывались от кладбища, указанного в болотистом месте, то над ними смеялись: «Там ведь вам будет легче рыть могилы и ложе для вашей падали будет мягче.» Напр. в Руене православное кладбище было указано на таком низменном месте, где _весной и осенью, выкопав могилу только в два фута глубины, натыкались на воду и вода наполняла могилу. Покойников опускали прямо в воду. Во время половодъя вода покрывала все кладбище и вымывала покойников на поверхность. Собаки и вороны тогда конкурировали над раздиранием покойников. Известен случай, когда свинья волочила по пастбищу тело покойного ребенка. Положение тех православных, которым местный помещик не указывал участка для кладбища, было еще ужасней. Свящ Меньшиков доносил еп. Филарету, что в Поцеме крестьянка Е. Михельсон четыре недели (2—29 декабря) обходила местные власти и просила разрешить ей похоронить тельце её 4¹/² месячного ребенка на единственном местном лютеранском кладбище. Разрешение она не получила, потому что она была православная. Над ней сжалились возчики дров, которые взяли покойника в Лемзаль и похоронили его там на православном кладбище. Видя такие поступки немцев, крестьяне разсуждали: они вероятно чуют конец своей власти и потому, как мухи осенью становятся более злыми; о том, что власть наших бар близится к концу, свидетельствует их постоянно увеличивающееся высокомерие.

Еп. Филарет уделял очень серьезное внимание народным школам. Уже в самом начале своей деятельности в Риге он выставил требование, чтобы у каждой церкви была бы основана приходская школа. Благодаря инициативе еп. Филарета правительство в 1845 году создало особую комиссию, в которую вошли: еп. Филарет, генерал губернатор и товарищ министра внутр. дел Сенявин. Задачи комиссии были следующие: 1) наметить приходы, 2) найти и отвести участки для постройки церквей и молитвенных домов и 3) наметить план устройства школ

Результаты деятельности этой комиссии скоро сказались, ибо на основании её докладов правительству, начиная с 1846 года, начали появляться распоряжения правительства. Крестьяне получили право навещать православных священников, не испрашивая на то от помещика разрешение. Священники получили право объезжать приходы без присутствия представителя местной власти. Были изданы постановления об обязательном отводе временных помещений для совершения православного богослужения. Помещики за вознаграждение должны были указать участок для православного кладбища, а до тех пор, пока православное кладбище еще не было устроено, православным должно разрешать хоронить их покойников на кладбищах других конфессий. Правительство запретило лютеранским пасторам брать натуральные сборы от православных крестьян. Хотя местные власти мало считались с подобными распоряжениями правительства, однако православные получили моральное удовлетворение и сознание, что самоуправство и гордость немцев, хотя бы и формально, правительство начало ограничивать. Как на реальный результат деятельности помянутой комиссии надо указать на то, что Синод начал своими средствами помогать еп. Филарету в церковном строительстве. Православные начали строить не только церкви, но и школы при них. Высказав идею, что при каждой приходской церкви должна быть приходская школа, еп. Филарет, действительно, начал открывать и строить школы, которые содержались на средства Синода. В 1848 году в Лифляндии было уже 16 православных приходских школ. Без того, что эти школы играли большую роль в жизни крестьян, как разсадники образования, они сыграли заметную роль вообще в местной жизни. Народ не без основания начал смотреть на открытие школ, как на обязанность властей. Если недавний пришлец, латышам чуждый по национальности, никогда народ не обременявший повинностями и поборами, еп. Филарет считал своей обязанностью открывать школы для народа, то сугубая обязанность лежит на многовековых поработителях — помещиках, которым народ своим трудом, повинностями и поборами дал возможность построить дворцы, собрать богатства и основать свое благополучие. Действительно конкурируя с православными, местные немцы в сороковых годах начинают энергично заботиться о народных школах. Они были принуждены доказать народу, что они не меньше, чем еп. Филарет, заинтересованы в поднятии культурного уровня народа и, начиная с сороковых годов, они поспешно учреждают народные школы. В течении нескольких столетий помещики презирали латышей, ценили их ниже своих породистых собак и лошадей, обращались с ними иногда безчеловечно, но только тогда, когда в событиях сороковых годов появилась острая ненависть народа «к своим грозным господам» и когда латыши изъявили желание разорвать цепи повинных и всесторонне подъяремных людей, немцы-дворяне начинают новое направление. С целью реализации этого нового направления они начали поддерживать в 1839 г. в Вольмаре основанную учительскую семинарию. Воспитанники этой семинарии, окончив курс, поступали на учительскае места в народных школах и дожны были быть проводниками нового немецкого направления. Число народных школ начинает быстро возрастать. В 1850 году в Лифляндии числится уже 66 приходских школ (в 1833 году было только 33). В это число не включено 15 православных школ, которые основаны, воздвигнуты и содержались средствами православных. Для народа эти школы были неоспоримым приобретением независимо от того, кто их основал и каие цели их основатели имели в виду. Православные латыши были недоступны идеологам онемечения латышей. Мы уже знаем, что одним из побудителей принять православие была вражда латышей к немцам. Духовная жизнь православных протекала вне сферы влияния немцев. Православные имели свои церкви и независимые от немцев и их влияния свои школы. Они были своего рода гарнизоном, защищавшим народ от онемечения, Этот гарнизон зорько следил за действиями немцев, а в опасные моменты громко предупреждал народ. Так же зорко следили немцы и за православными, глубоко ненавидели православие и кричали, что православие стремится к обрусению латышей. На ниве только что пробуждающагося народа закипела ожесточенная борьба между двумя культурами (немецкой и русской), причем каждая сторона старалась объявить противника в роли угрожающего существованию латышей. Каждая из борющихся сторон имела свои успехи и приобретения, но ни одна из них не могла всецело подчинить себе духовную жизнь народа, ибо обе борющиеся стороны в некоторой степени очерняли друг друга перед народом, который начал приходить к убеждению, что не следует слепо доверяться ни одной, ни другой культуре, что латышский народ должен стать на путь развития своей собственной национальной культуры, воспринимая от борющихся культур только те их достижения, которые не угрожают национальной самобытности народа. Однако надо отметить, что во время деятельности Иринарха и Филарета нигде и ни в чем нельзя заметить стремление к обрусению латышей, ибо ни сами епископы, ни их сотрудники, ни их покровители не стремились к тому. Они не покушались на латышей, а объявили, что латышские приходы и школы должны обслуживать сами латыши. Уже во время деятельности еп. Иринарха была основана особая комиссия, которая должна была начать переводить на латышский языкъ богослужебные книги. В основанных народных православных школах языком обучения должен был быть латышский язык. Вообще заметно желание пробудить народ к самодеятельности и нигде нельзя усмотреть стремления к обрусению народа. Точно также в докладах еп. Иринарха и Филарета правительству и в их попытках защитить крестьян проявляется только их чистое христианское сочувствие к страждущему и утесненному народу и желаниe помочь ему, но о планах обрусения там нет ни одного слова. Вообще в то время русское правительство еще не задавалось целью обрусения малых народов России. Идея обрусения, как из дальнейшего увидим, появилась у русского правительства гораздо позже (в 80-годах). Епископы Иринарх и Филарет, как политики, стремились только к пробуждению самодеятельности народа. В этом смысле они имеют неоспоримые заслуги. Если бы преемники еп. Иринарха и Филарета придерживались их политики, то распространение православия шло бы дальше такими же гигантскими шагами, как во время упомянутых епископов.

В 1848 году произошла в Риге смена генерал-губернаторов. Местные, власть имущие немцы, поддерживаемые своими сородичами при дворе, выжили из Риги ген.-губернатора Головина, который в некоторой степени был единомышленником еп. Филарета. Он не был особенно деятелен, но в решительных случаях он никогда не боялся сказать правительству настоящую правду об истинном положении дел в Прибалтийском крае. Он сообщал правительству не то, чего хотели местные дворяне, а то, что в действительности было. Уже в 1845 году его рапорт царю о местных происшествиях очень взволновал помещиков. Но когда он в 1848 г. снова довел до сведения царя правдивые сведения о политике местного дворянства и его целях, о деятельности местных административных и судебных учреждений, о том, что местные немцы не исполняют распоряжения правительства относительно православия, о страданиях крестьян, тогда местные дворяне мобилизовали все свои силы и связи и достигли того, что Головин был отозван из Риги, «чтобы успокоить волнение в среде местного дворянства». Место Головина в Риге занял князь Суворов. Этот типичный карьерист и аристократ увидал, что здесь борются две неравные группы: с одной стороны поддерживаемые еп. Филаретом крестьяне — латыши и эсты, а с другой — всемогущие местные дворяне, которые имеют большие связи при дворе. Кн. Суворов сразу стал на сторону дворян и, понятно, против еп. Филарета и крестьян. Такая позиция благоприятствовала его карьере, и этим все сказано. Желая польстить дворянству, он всюду демонстрировал свою враждебность и издевательство над еп. Филаретом. К еп. Филарету он явился с официальным визитом только после того, как посетил всех влиятельных местных немцев: дворян, пасторов, торговцев, гильдейцев и др. Когда однажды еп. Филарет пришел к кн.Суворову,он там нашел немецкое общество, с членами которого Суворов говорил по французски. Предполагая, что еп. Филарет не понимает по французски, Суворов сообщил своим гостям, что пришедший гость русский «мужик», который недавно еще смазывал колеса, а теперь занимается «мазанием» местных мужиков (Суворов намекнул на миропомазание). Этот случай ярко характеризует Суворова. Как он — русский человек мог так надругаться над православным таинством, как он мог так высмеять православного архипастыря в обществе инородцев и подчеркнуть, что еп. Филарет не дворянского происхождения? В одном из своих первых циркуляров местным Ordnungsgerichter'aм кн. Суворов советует быть предупредительным к еп. Филарету во время его поездок по епархии, чтобы он (еп. Филарет) не имел поводов жаловаться правительству на местную власть. Во всех своих действиях и поступках кн. Суворов поступал как покорный слуга местных немцев. Немцы ликовали и друг другу сообщали, что кн. Суворов начал давать щелчки по носу православному духовенству. Но еп. Филарет не принадлежал к тому сорту людей, которых с помощью низменных шуток и издевательств легко можно было бы выбить из занятой позиции. Поэтому во что бы то и ни стало надо было его убрать из Риги. Все же местные власти не осмелились поступить с еп. Филаретом так, как они поступили с еп. Иринархом. При помощи своих агентов при дворе немцы добились того, чтобы царь дал еп. Филарету повышение по службе. И действительно еп. Филарет был переведен в древний и славный Харьков на архиепископскую кафедру; его выпроводили из Риги «с честью». Уходя из Прибалтийского края, еп. Филарет оставил 33 латышских и 39 эстонских православных приходов. В 10 приходах были построены церкви и снабжены всем необходимым. В 3 приходах постройка церквей была доведена до половины. Во всех остальных приходах были молитвенные дома. Последние были приспособлены главным образом в былых казармах и местах военнаго постоя. В 15 приходах были основаны приходские школы. Около 100 000 православных латышей остались без своего любимого архипастыря.

На место еп. Филарета был назначен еп. Платон (Городецкий). Свою служебную деятельность он начал в Петербурге, где сначала был профессором Академии, а потом состоял ректором духовной семинарии. После возведения в сан епископа, он был назначен епископом Ковенским, викарием Виленского архиепископа. В 1848 году он был переведен из Ковно в Ригу. Когда он прибыл в Ригу, он был полон энергии и в расцвете своих сил. Также как его предшественник, он всецело посвятил себя служению своей новой пастве, но к делу он подходил иными путями, чем его предшественники. Еп. Иринарх и Филарет по своей натуре были упорными и горячими борцами, они задачей своей жизни считали борьбу. Их можно причислить к таким героям и пламенным исповедникам веры, о которых говорит Псалмопевец: «Господь мой помощник, я никого не боюсь, ибо что могут люди мне сделать? Господь мой помошник.» (Псал LVI, 6) Они смело шли в открытую борьбу с местными власть имущими немцами, и приобщали к пастве Христовой все новых и новых чад. Ознакомившись с местными силами и обстоятельствами, еп. Платон не счел возможным продолжать начатую его предшественниками борьбу с местными немцами и не увлекался целью непрерывно увеличивать количество своей паствы, но задался целью урегулировать религиозную жизнь своей новой паствы и тесно сорганизовать ее. Со всеми он хотел ужиться мирно и держаться миролюбивой политики, но скоро он принужден был убедиться, что враги еп. Филарета не намерены позволить ему мирно исполнять свои обязанности. Миролюбие еп. Платона немцы постарались использовать для своих целей, — они всеми силами навалились на православие и православных. Против православных латышей и эстов они обратили все прежние виды гонений и притеснений, прибавляя к тем новые способы. Считая ген.-губ. Суворова своим союзником, немцы полагали, что со стороны русского правительства вмешательство в местные дела не угрожает им, что благодаря Суворову правительство не предпримет никаких шагов против способов немецкого правления и деятельности, что интересы и запросы жизни православных в правительстве не найдут поддержку и законную защиту. Агитация против православия в пятидесятых годах развернулась очень широко. Православие поносилось всюду, где действовали немецкие умы и силы и где действовали им покорные слуги; это делалось в имениях, кирхах, школах, в немецких учреждениях, в корчмах, мельницах и. т. д. Поношением и гонением православия лучше всего можно было приобрести благоволение влиятельных помещиков. Биограф еп. Платона, М. Карасев, даже указывает, что в лютеранских синодах поговаривали о возможности вмешательства одного соседнего государства (Пруссии) в Прибалтийские дела. Миролюбие еп. Платона и услужливость ген. губернатора Суворова немцы истолковали, как страх русских политиков перед силой и влиянием немцев. Была пущена молва, что сам царь не желает более поддерживать православие, что в 1849 году изданные аграрные законы дают право приобретать землю только крестьянам лютеранскаго вероисповедания, но православные землю не получат. Как бы поддерживая правдивость этой молвы, некоторые помещики начали выгонять православных крестьян из усадеб массами. Один священник доносил еп. Платону следующее: «я знаю два прихода, где в каждом было по 26 православных хозяев, но теперь их в одном осталось 6, в другом 4. Есть приходы, где число православных хозяев уменьшилось от 36 до 12, от 11 до 6, от 88 до 57, от 30 до 1.» (Дело консистории 1864 г. № 230.) Когда в 60-тых годах помещики начали продавать крестьянам землю, то все преимущества купли получали лютеране, ибо землю крестьянам предлагали и продавали враги православия — помещики. С большими трудностями православные крестьяне добивались даже аренды усадеб.

Когда еп. Платон в 1864 году объезжал свою епархию, то в Лемзале, в присутствии многочисленных прихожан, к нему подошел делегат православных крестьян, который сказал: «Когда крестьянин изъявляет желание арендовать усадьбу, то в имении его первым делом спрашивают, какой он веры. Если крестьянин оказывается православным, то его просьбу обычно отклоняют. Если же и дают ему землю, то требуют, чтобы православный крестьянин соглашался давать подати в пользу лютеранской церкви, духовенства, школ и т.д. Те, кто соглашаются с этим требованием, получают землю...» Все присутствовавшие подтвердили правильность этого заявления. Подтвердили они и то, что православных насилием немцы стараются отторгнуть от православия. Давление испытывали православные не только в области хозяйственной жизни. Различного рода давления исходили со стороны всех немецких учрежденни. Услужливый немцам ген. губ. Суворов не только покрывал незаконные гонения, он даже поддерживал немцев как здесь на местах, так и перед правительством. В связи с разными осложнениями в русской внутренней и внешней политике, имп. Николай I смотрел на Прибалтийское дворянство, как на самую надежную опору трона, и потому давал ему полную свободу действий. Притеснение низших слоёв населения в описываемую эпоху в России было обычным явлением и считалось средством укрепления трона. Такие обстоятельства дали местным немецким властям возможность делать все, как и что они хотели. В 50-тых годах немцы до того осмелели, что свои гонения на православных они распространили вообще на местных русских. «Заносчивые немцы смотрели здесь на русских, как на непрошенных, нежелательных и презираемых пришельцев (забывая, что сами немцы насилием вторглись в эти края) и держали их в загоне, презрении и утеснениях, не давая им никаких прав в местной общественной жизни.» (Карасев). В архиве кн. Шаховского сохранился документ, который очень типично характеризирует настроения немцев. Когда из одного имения только что уехал губернатор и его свита, разбиравшие дело по поводу жалоб крестьян на притеснения помещика, то последний обратился к собранным крестьянам со следующим заявлением: «уехавшие не были «господа», а русские черти и вы тоже только русскиe черти. Барин здесь только тот, который также, как и я, говорит по немецки.» В том же архиве сохранен документ, в котором ясно выражен политический символ веры немцев, а именно: «Baltischtum ist Deutschtum. Deutschland uber alles. Hier kennen wir keinen Russen, Esten, Letten oder anderen, hier sind nur Deutschen.»Идеал местных немцев выражался в желании окончательно укрепить здесь все немецкое, а все не немецкое или враждебное немецкому искоренить и уничтожить. Так как православие появилось здесь, как противонемецкое движение и развилось в антинемецкую силу, то против него мобилизовались все немецкие силы. «Вы, русскиe черти, убирайтесь в свою Росcию» — кричал один барон на православных. (Архив кн. Шаховского). Но убрать православных в Россию немцам всетаки не удалось. Оставалось гнать и давить православных здесь на местах, что в 50-тых годах немцы всеми мерами и силами проводили, ибо обстоятельства тому благоприятствовали. В 60-тых годах немцы открыто и систематично начали онемечивание латышей, но православие это дело затрудняло. Все же немцам удалось задержать переход латышей и эстов в православие; это было первое достижение немцев. Но на этом немцы не остановились. Они старались вернуть православных в лютеранство, что означало вернуть народ обратно под немецкое духовное руководство. Пустили в ход приёмы искушений. «Вы видите, в какое положение вы попали своим переходом в православие. Вам нечему радоваться. Плакать о вас, несчастных, надо.» Такими словами начал свою проповедь пастор Реннэ, а дальше он объяснял крестьянам, что им надо делать, чтобы улучшить свое положение. Надо мол вернуться в лютеранство, и милость помещика будет приобретена. Когда же приёмы искушений не приводили к цели, то немцы начинали угрожать: «Ты Иуда, ибо ты свою веру продал. Отправляйся в лапы дьявола! Твой дом и твоя скотина да будут свидетелями: ты проклят! Да не будет мира твоей душе!» Так пастор Гершельман закончил свое увещевание, обращенное к православному крестьянину. «Проклятый» крестьнин подал правительству жалобу, в которой он писал: «Теперь я боюсь, что пастор, желая доказать действительность своего проклятия, подошлет к моему дому поджигателей, или сделает зло моей скотине, чтобы потом он мог хвастаться перед народом, что его проклятие имело силу. Покорнейше прошу принять меры к ограждению меня от таких возможностей.» Вернувшиеся в лютеранство крестьяне действительно пользовались милостями помещиков. Нашлись люди, которые изъявили желание уничтожить свое клятвенное обещание, данное православию. По поводу этих случаев немцы подняли необычайный шум. Это происходило в начале шестидесятых годов.

Для ознакомления с обстоятельствами дела на местах в 1864 году имп. Александр II командировал в Прибалтийский край графа Бобринского. Местные вельможи убедили графа Бобринского в том, что из тех 140.000 латышей и эстов, которые приписаны к православию, только 1/10 часть, может быть, исповедует православие, но остальные будто бы никогда не были православными и теперь на коленях и со слезами просят разрешить им вернуться в лютеранство. Легкомысленный граф удовлетворился немецкими данными и явился с соответствующим докладом к царю, который в то же время из сфер немецкого дворянства начал получать еще более волнующие сведения о том, что все православные латыши и эсты «поголовно» уходят из православия. Но когда правительство проверило эти сведения, то оказалось, что они чрезвычайно преувеличены и что немцы сознательно старались ввести правительство в заблуждение. Широко раздутым шумом немцы, повидимому, старались внести замешательство и в среду самих православных. Но народ уже привык к разного рода приемам и проискам немцев, а потому их слухам и шуму не доверял. Понятно, что все верхи немцев шли на то, чтобы заставить латышей и эстов отказаться от православия, или хитростью отвлечь их от православия. Происки немцев имели кое какой успех. Однако этот успех не был так велик, как его раздули немцы. В действительности количество отпавших в 50-тых и 60-тых годах не превышало 30000, включая в это число и несовершеннолетних и детей. Большой процент отпавших получился из-за смешанных браков. Вычитая помянутое число из общего количества православных латышей и эстов, мы должны принять во внимание новоприсоединившихся, которые были, несмотря на немецкий террор. Статистика дает поразительные данные. В 1850 году в Рижской епархии было 117 церквей и 138000 православных, а в 1860 году было уже 136 церквей и 189889 православных (!). Несмотря на отпадение, количество православных сильно увеличилось.

При таких обстоятельствах еп. Платону приходилось работать. Его прислали в Ригу нести тяжелый и великий подвиг. Его работоспособность была велика, благодаря чему на его плечи Синод взваливал помимо рижских другие заботы. Продолжительное время он управлял Псковской епархией. Несколько раз он состоял членом Синода. Тем не менее он не без успеха работал в Прибалтике. Уже еп. Филарет возбудил вопрос об учреждении самостоятельной Рижской епархи. Зависимость от Псковского архиепископа часто создавала затруднения в местной работе Еп. Платон добился того, что 21 марта 1850 года Синод издал постановление об отделении Рижского викариатства от Псковской епархии и признании самостоятельной Рижской епархии. Этот акт значительно разширил права Рижского епископа и дал ему возможность самостоятельно организовать и строить исключительную по обстоятельствам церковную жизнь Прибалтийских православных. Объем местной духовной власти был значительно разширен и сильно поднят её престиж. Права и власть архиепископа Рижского и Митавского получил епископ Платон. В Риге была учреждена духовная Консистория (1850 г. 1 июля). После этого еп. Платону не приходилось более терять лично свои силы и время на разбор всех мелких и маловажных дел, чем сильно были обременены его предшественники. Он спокойно мог руководить своими подчиненными, а сам разбирать только самые важные дела. В случаях надобности теперь он мог немедленно и прямо вступать в сношения с высшими государственными учреждениями, тогда как его предшественники это могли делать лишь при посредстве архиепископа Псковского. В 1850 году в состав Рижской епархии были включены Лифляндская и Курляндская губернии, а в 1865 году и Эстляндская, т. е. весь Прибалтийский край. Основанное еп. Филаретом „Латышско-эстское духовное училище" (1847 г) успело уже подготовить из среды латышей и эстов достаточное количество воспитанников для поступления их в духовную семинарию. Еп. Платон немедленно приступил к основанию и организации Рижской духовной семинарии. 1 октября 1851 года начала свою полезную работу Рижская дух. Семинария. В основу учебной программы семинарии была положена нормальная программа Российских духовных семинарий и дополнена согласно с местными условиями. Латышский и эстонский языки были введены в качестве обязательных предметов. В программе особое внимание было уделено местной истории. При семинарии были учреждены 120 казенных стипендий, которые давали возможность беднейшим детям латышей и эстов пройти безплатно курс наук семинарии и безплатное содержание в семинарском общежитии. Желая привлечь в Рижскую семинарию выдающихся преподавателей, еп. Платон выхлопотал для них повышенные оклады. Первым ректором семинари был назначен архимандрит Павел. О своем пребывании в Риге он оставил воспоминания, в которых он ярко рисует жизнь и положение латышей и эстов. Абитуриенты семинарии назначались в Рижской епархии на вакантные места священников и псаломщиков, a некоторые командировались в духовные Академии. Еп. Платон неустанно хлопотал о предоставлении студентам академий, — латышам и эстам, стипендий. Уже первые выпуски семинарии дали известных потом деятелей. Рижскую семинарию окончил Андрей Закит, который впоследствии занимал пост епископа Полоцкого и Витебского. Епископ Александр (в мире Андрей Закит) выхлопотал специально для латышей казенные стипендии в Витебской дух. семинарии. Благодаря этим стипендиям впоследствии многие латыши окончили Витебскую дух. семинарию и стали культурными работниками в среде своего народа, напр, латышский писатель В. Эглит Питомец Рижской дух. семинарии был М. Дрекслер, который продолжительное время занимал пост ректора своей родной семинарии. Его воспитанники теперь еще сохранили о нем добрые воспоминания. В духовных журналах можно найти его проникновенные и очень содержательные проповеди, которые следовало бы собрать и издать. Питомец Рижской семинарии первых выпусков был Адриан Иванович Рупперт, который долгое время занимал пост смотрителя Рижского дух. училища. Он пользовался репутацией способного, сердечного и просвещённого педагога. Его воспитанники вспоминают о нем с искренней признательностью. Помянутые питомцы Рижской семинарии первых её выпусков окончили дух. Академии. Из получивших высшее образование воспитанников Рижской семинарии надо отметить деятеля крестьянского верхнего суда Скару, который был известен в Лифляндии как защитник крестьянских интересов и прав. Многим из воспитанников Рижской семинарии, по окончании Российских высших учебных заведений, не суждено было работать в Латвии, напр. Марудин и Баллод работали в России. Большие заслуги принадлежат протоиерею А. Кангеру, А. Гобину, Лицу (Страумят)и другим, которые окончили курс наук только в семинарии и служили в духовном ведомстве здесь же в Латвии. Они переводили богослужебные книги на латышский язык и в ту тяжелую для православия в Латвии эпоху они организовали приходы и народные школы. Продолжительное время состояли членами Рижской Консистории протоиереи А. Кан-гер и П. Меднис и были проводниками духовных интересов латышей при Рижских Архипастырях. Воспитанники первых выпусков начали осуществлять ту идею, которую высказал еп. Филарет: руководство духовной жизнью православных латышей должно перейти в руки самих латышей. Рижская семинария давала возможность реализировать эту идею.

Еп. Платон ясно сознавал, что он один не в силах успешно бороться с могущественными врагами православия — немцами. Поэтому он старался по возможности лучше сорганизовать административный аппарат своей епархии. Он старался привлечь в свою епархию по возможности больше интеллигентных работников, стараясь по возможности материально их даже лучше обезпечить, чем в России. Устроив дух. консисторию и семинарию и обезпечив их материальное существование, он принялся за улучшение положения духовенства. Он добился повышения окладов духовенства. Он принимал энергичные меры к обезпечению клира участками земли. В 1851/2 г.г. он учредил общество вспомоществования бедным духовного звания и учредил „эмеритурную кассу". В основу средств этих обществ он клал свои личные щедрые жертвования. Для вдов и сирот духовных лиц он основал в Риге «Вдовий дом». С большим усердием он заботился о поднятии престижа местного духовенства. Занимать места в духовном ведомстве он допускал только людей с достаточным цензом и строго следил за тем чтобы духовенство не давало никакого повода окружающим плохо о нем (духовенстве) отзываться. Придерживаясь сам строгой корректности, он то же требовал от своего духовенства, т.е. даже в сношениях с самыми грубыми и злыми врагами православия духовному лицу быть всегда терпимым, миролюбивым и строго корректным. (См. распоряжения еп. Платона от 5 и 28 ноября 1851 года). Но в тоже самое время еп. Платон в нужный момент умел быть упорным и энергичным в делах защиты прав и чести православия. Когда соответствующие учреждения не удовлетворяли его справедливые требования, то он обращался к самому царю, и обычно достигал своей цели.

Еп Платон энергично продолжал начатое еп. Филаретом строительство церквей. В бытность еп. Филарета Рижским епископом Синод асигновал на постройку 26 церквей 225.196 руб. Еп. Филарет успел исполнить из этого плана только половину, но закончил его еп. Платон. Указанного числа храмов было слишком недостаточно. Еп. Платон хотел построить в каждом приходе по храму. При консистории он создал особую строительную комиссию, в распоряжении которой был епархиальный архитектор. Сознавая, что строительный фонд скоро изсякнет, еп. Платон начал изыскивать средства. Он обращался к богатым верующим русским жертвователям с воззваниями. Результаты были очень благоприятны. Но строительство церквей старались тормазить местные - немцы. Они вообще под разными предлогами отказывались давать землю, а если и отводили, то указывали неприемлемые участки, или такие участки, которым в народе была дурная слава. Отмечен случай, когда один немец, арендатор казеннаго имения, указал очень сырой участок для постройки церкви. На указанном месте местные крестьяне закапывали свою павшую скотину (протокол 1857. г. 12 июля). Дела об отводе участков тянулись годами (Дела дух. Консистории № 213, 335, от 1848 и 1850 г. г) Плату за участки немцы назначали очень высокую (1851 г. № 84). Самъ еп. Платон в каждом случае старался вникать в сущность каждого дела и в случае надобности сам выезжал выбирать место. (1853 г. Проток. от 8 февраля; 1861 г. прот. от 12 дек.). Когда в 1848 г. еп Платон приехал в Ригу, то в Рижском викариатстве было всего 44 церкви, а когда, он в 1867 г, уезжал из Риги, то было уже 88 церквей. В деле развития народных школ еп. Платон достиг очень многого. В 1850 году православных приходских школ было всего 28, а в год ухода еп. Платона было 107 приходских школ и 252 волостные (начальные) школы. Множество препятствий ему приходилось преодолевать и в этом деле. Местные немецкие власти не только не отводили помещения для школ, но всячески затрудняли получение участков земли для нужд школ. В приходских школах учебные предметы преподавали священники и псаломщики. Язык преподавания был латышский, а русский язык был только предметом преподавания.

В 1863 году Синод издал на латышском и эстонском языках дешевое свящ. Писание. В 1850 году был издан на латышском языке катехизис. Протоиерей И. Поспелов составил на латышском языке целый ряд книг о православии. Несколько изданий выдержали труды еп. Филарета: „Православие и лютеранство" и „С востока или запада сперва возсиял свет Христов для лифляндцев". В 1856 году Рижская дух. семинария начала издавать журнал на латышском языке: „Школа благочестия". Сам еп. Платон тоже издавал на латышском языке брошуры, в которых он сравнивал православие с лютеранством. Все эти труды распространялись в народе даром. Немецкие власти к этим трудам относились враждебно. Были случаи, когда эти власти предавали суду хозяев типографий за то, что они „осмеливались" печатать труды еп Платона. Цензуру православных изданий ген. губ. Суворов поручил немцам, которые так усердно исполняли свои обязанности, что автор часто, после такой цензуры, не мог узнать свое произведение. Когда в 1855 году лютеранский еп. Ф. Валтер узнал, что ректор Рижской дух. семинарии, архимандрит Павел, сдал в печать православный латышский календарь, в котором он помёстил статью: „О православии среди латышей и эстов", то Валтер обратился к ген. губ. Суворову с просьбой запретить печатание помянутой статьи. Дело дошло до Петербурга. Ректор Петербургской дух. академии по этому поводу писал: „Человеку, который себя не считает врагом церкви и рабом немцев, трудно решить: смеяться или плакать о таких порядках." Помянутая статья всетаки была напечатана. Тогда еп, Валтер издал всем лютеранским пасторам циркуляр, который запрещал читать помянутую статью. (Остзейский вопрос, 116 — 119). Очень характерна судьба брошур еп. Платона. Все эти брошуры в виде статей были напечатаны в журнале «Странник» в 1866 году. На обложке этого журнала была обязательная в то время отметка: «Дозволено цензурою». Но когда еп. Платон издал эти брошуры на латышском языке и начал распространять их в народе, то местные немцы ополчились против этих брошур, считая их нецензурными. Они запретили распространять эти брошуры, а некоторых распространителей предали суду, который им присудил большой денежный штраф, ибо на брошурах не было отметки, что местная цензура „проверила" русскую цензуру (?!). Когда в 1867 году еп. Платон был переведен в Донскую епархию, то в Риге определенно говорили, что «нецензурные» брошуры в этом переводе сыграли не малую роль (Остзейский вопрос, 119—123) Этот случай очень ярко характеризирует обстоятельства жизни в Прибалтийском крае.

Желая поднять самодеятельность и сознательность местных православных, еп. Платон начал основывать братсва. В 1866 году было основано «Петро Павловское братство», которое существует поныне. Это братство имеет громадные заслуги, благодаря усердному строительству Церквей, издательству, поддержке школ и благотворительности. Говоря вообще о тех трудах еп. Платона, которые были направлены к организации и устройству «инородческой» епархии, бросается в глаза не только его сочувствие к несчастным «инородцам», но и яркое и определённое его желание всесторонне поддержать духовные нужды этих «инородцев». Обслуживающих эти нужды деятелей и учреждения он старался обезпечить не только не хуже, чем в России, но даже лучше. Служащих в дух. Семинарии и консистории он поставил в привилегированное положение, если таковое сравнить с положением служащих в семинариях и консисториях в центре России. Того же он достиг по отношению к духовенству. В то же самое время, когда детям русских крестьян было очень трудно попасть в духовн. семинарии, дети латышских и эстонских крестьян пользовались стипендиями в Рижской семинарии. Кроме того еп. Платон в 1864 году просил правительство предоставить детям инородцев 10 стипендий в Российских университетах, единственная цель чего была: увеличить интеллигентные силы «инородцев». По отношению к немцам .еп. Платон желал быть терпимым и доброжелательным, но грубое и непримиримое отношение немцев к православным принудило его начать борьбу с ними. 9 марта 1867 года еп. Платон был переведен из Риги в Донскую епархи. Уезжая из Риги, еп. Платон сказал: «Более, чем 18 лет я руководил Рижской епархией. Я делал все для устроения этой епархии, руководимый побуждениями чистой совести. Один Господь Бог знает, сколько забот, трудов и огорчений я здесь перенес.»

Он был искренним другом эстонцев и латышей.

Еп. Вениамин (Карелин) занял место архиеп. Платона.

Личность его хорошо была известна в Рижской епархии. Это был один из тех студентов Московской дух. Академии, которые в 1848 году отозвались на призыв еп. Филарета и явились в Прибалтийский край трудиться на ниве православия. Карелин занял место священника в Эстляндии. Когда его супруга скончалась, он принял

монашество и перешел в Ригу, где занял мйсто преподавателя, а потом инспектора в Рижской семинарии. Он был любим его воспитанниками. Его любили и его коллеги. В 1862. году он был переведен в Россию на пост ректора семинарии. Но уже в 1866. году архиеп. Платон позаботился об его переводе в Прибалтийский край, — он был назначен еп. Ревельским, викарием Рижского архиепископа. В 1867 году еп. Вениамин занял место архиеп. Платона. Обстоятельства местной жизни и труда еп. Вениамину были отлично известны. В это время немцы были все подняты на ноги. В пользу своих планов онемечения латышей они тогда могли делать все, что хотели. Им мешали только православные и руководители национального пробуждения лат. народа. Поэтому одним из главных стремлений немцев было уничтожение православия. Указанные обстоятельства побудили еп. Вениамина жертвовать все свои познания и труды на поднятиe благосостояния приходов. В 1869 году 2 февраля еп. Вениамину удалось получить разрешение на ассигнованиe 800.000 рублей на постройку церквей, причтовых домов и школ. Уже в 1870 году еп. Вениамин приступил к этой св. работ. В 1874 году еп. Вениамин добился ассигнаций 900.000 рублей на постройку кафедрального собора в Риге, а также на постройку церквей и их ремонт в 59 приходах.

Еп. Вениамин достиг и того, что правительство назначило постоянное жалование членам клира, что освободило бедных прихожан и местные учреждения от налогов в пользу церкви, а в то же время подняло благосостояние клира и освободило его от случайных подаяний прихожан.

Чтобы поднять на подобающую высоту богослужение в эстонских и латышских приходах, еп. Вениамин обратил самое серьезное внимание на перевод и издание на эстонский и латышский языки книг церковного и вообще религиозного содержания. Он создал при Рижской дух. семинарии особую комисию для исполнения этой работы В латышский отдел этой комиссии входили: ректор семинарии М. Дрекслер, инспектор семинарии Александр Закит и смотритель дух, училища Адриан Рупперт. Все духовенство и все друзья церкви приглашались сотрудничать в этой комиссии. Расходы по изданию книг покрывал отчасти Синод, а отчасти братства.

Еп. Вениамин уделял самое серьезное внимание народным школам. Чтобы подготовить необходимых для на-родных школ учителей, в 1870 году в Риге была учреждена Прибалтийская учительская семинария, в которой также, как и в духовной семинарии, дети латышей и эстов с помощью стипендий получали возможность подготовиться к труду учителей и воспитателей юношества своего народа. Для управления православными школами был создан Рижский епархиальный школьный совет, в состав которого входили: Рижский епископ, ген. губернатор, попечитель учебного округа, ректор семинарии и ректор Александровской гимназии. На ниве развития и созидания православных народных школ началась живая деятельность. Учительская семинария начала регулярно выпускать народных учителей, которые были хорошо подготовлены к работе на ниве своего народа. Когда в распоряжении названного совета не оказалось необходимых сумм на выплату жалования учителям, еп. Вениамин нашел выход. Он начал назначать учителей на места псаломщиков и таким образом гарантировал им не только жалование, но и определенное положение в обществе. Таким образом каждая народная школа была обезпечена преподавательским составом заведующим школой стал священник, который преподавал Закон Божий, а два псаломщика преподавали остальные предметы. Эти школы скоро приобрели неоспоримое одобрениe народа, в 1873 году немец, шулрат Гулеке, со смущением сообщал Лифляндскому школьному управлению: «Замечено, что латыши посылают своих детей в «русские» школы в надежде, что знание русского языка даст им возможность в жизни лучше устроиться. Немецкое дворянство, которое до сего времени руководит латышскими и эстонскими народными школами, должно действовать серьезно.» Гулеке пробовал успокаивать себя и своих соплеменников тем, что «топорная работа» «русских» семинаристов не может конкурировать с трудом больше отшлифованных лютеранских семинаристов, но всеже он боялся конкуренции. Г. советовал паралельно «русским» школам открывать лютеранские и поддерживать последние, чтобы они выдержали конкуренцию (A. Vičš Latviešu skolu Vēsture, III., 257). Но обстоятельства благоприятствовали православным школам. Рижская дух. семинария и Рижская учительская семинария выпускали учителей, которым были чужды стремления денационализации латышей. В тоже время лютеранские семинарии выпускали учителей, из которых многие были настроены в немецком духe. (А. Vičš, Latviešu skolu vēsture, III, 510). Когда латышский крестьянин выбирал школу для своих детей, то он, между прочим, имел в виду соображение, что русский язык пригодится его детям, как на военной службе, так и в случаях, если они будут искать работу и заработки в России. Знание русского языка тогда значительно облегчало поступление в русские средние и высшие учебные заведения, которые не носили в такой степени классовый характер, как в Прибалтийском крае. Некоторые из наиболее крупных деятелей латышского национального пробуждения надеялись получить поддержку не у немцев, а именно у русских. Прошлое деятельности немцев, а особенно немецкого дворянства, народ с горечью и обидой вспоминал, а в настоящем (в 70-х годах) немцы определенно старались онемечить латышей. Поэтому латыши искренно начали доверять «русским» (православным) народным школам, в которых все предметы преподавались на латышском языке и в которых в данную эпоху еще не было заметно никаких целей денационализации латышей.

Самозащита православных латышей во время управления епархией еп.. Вениамином была в гораздо лучшем положении, чем во времена еп. Платона. На ниве народной трудилось уже достаточное количество священников латышей и были среди них такие выдающиеся деятели, как М. Дрекслер, А. Кангер, А. Гобинь, Лицис, А. Закит и пр. Пришельцы, pyсские священники, успели уже усвоить латышский язык, вникли в местные обстоятельства и, как истинные друзья народа, приобрели популярность, (например: Поспёлов, Трескин, Королев, Харитоновский, Морошкин). Дрекслер, Поспёлов, Морошкин и архимандриты Никанор и Павел (бывш. ректоры дух. семинарии) начали выступать со своими статьями в русской печати в защиту латышей и эстов, чем обратили внимание русской интелигенции (особенно славофильской) на печальную судьбу прибалтийцев и даже приобрели таких защитников латышей и эстов, как Ю. Самарин, Куплетский и др. Бывшие Рижские Архипастыри: Иринарх, Филарет и Платон выступали в русских высших сферах, как определенные друзья и защитники латышей и эстов. Они были очень популярны в русских высших сферах, и в кругу русских националистов (славофилов), которые их почитали как горячих борцов против германизаторов. Они тогда занимали очень вы-сокие и видные посты в России в духовном ведомстве. В делах Прибалтийских православных они действовали как союзники Рижских Архипастырей и для местных немцев были сильным препятствием в придворных и правительственных кругах. Еп. Вениамину очень благоприятствовало то обстоятельство, что у него были самые сердечные личные отношения с местным духовенством, чему особенно благоприятствовала его многолетняя служба в Прибалтике. В самых лучших отношениях он был с ген.-губ. П. Альбединским, благодаря чему он приобрел поддержку ген. губернатора в своей деятельности. Еп. Вениамин был странником истинного христи-анского мира. Противники у него были, но и личных вра-гов, кажется, не было.

Если сравнить время деятельности еп. Вениамина (1867 г.—1874 г.), то это было временем затишья, ибо не было ни сильного наплыва народа в православие, но не было также и отлива. Были единичные случаи присоединения и такие же отпадения. Как на новое явление надо указать на эмиграцию латышей в Россию. Особенно уходили загнанные немцами православные, которые довольно компактными группами начали направляться в Витебскую, Смоленскую, Могилевскую и в другие губернии, в Донскую область, на Кавказ и даже в далекую Сибирь. (Остзейский вопрос, 139—142; Странник, 1884 г.)

В правящих кругах в Петербурге в это время царила полная неопределенность в Балтийском вопросе, что поддерживал германофильски настроенный имп. Александр II. Эту неопределенность ярко характеризирует еп. Вениамин в своих резолюциях и Ю. Самарин в своих трудах.

Объезжая осенью 1873 года латышские приходы, еп. Вениамин простудился и заболел. Одолеть болезнь он не мог, — 23 августа 1874 г. он умер. Его похороны превратились в демонстрацию сил православия. Вынос тела происходил из Архиерейской дачи у Киш озера. Погребальная процессия направлялась к месту погребения — в Петро-Павловский собор. Очевидцы пишут, что весь путь процессии на протяжении 7 верст был буквально запружен народом. Еп. Вениамин был похоронен 25 августа под правым клиросом в Петро-Павловском соборе. Он умер 52 лет от роду.

В Ригу был назначен епископ Смоленский Серафим (Протопопов). Свою служебную деятельность еп. Серафим начал в Казани, где сначала занимал пост профессора, а потом — пост инспектора дух. Академии. В Казани он приобрел репутацию серьёзного ученого и хорошего педагога. В 1866 году, 46 лет от роду, он был возведен в сан епископа и назначен управлять Смоленской епархией. Назначенный быть епископом Рижским и Митавским, в ноябре 1874 года он прибыл в Ригу. Затишье, которое царило во время еп. Вениамина, продолжалось и во время Серафима. Православиe не могло отметить ни ярких приобретений, ни также ярких отпадений. В 1875 г. православных было 188.315, в 1876. г — 190.547, 1877. году — 193.988. Присоединения происходили: в 1875 г. — католиков 17, лютеран — 395; в 1876 году католиков — 22, лютеран — 304; в 1877. г.: католиков 11, лютеран 326. Случаи отпадения всегда носили единичный и случайный характер. Завоевательных тенденций у еп. Серафима не было. Он был сторонником свободы вероисповеданий. Он был убеждён, что каждое вероисповедание может защитить только его собственная духовная сила. Это убеждение явствует из его резолюции. Так 23 окт. и 24 ноября 1875 г. он писал: «Православие надо защищать не применением внешней силы, но проповедуя учение православия и воспитывая его в сознании прихожан.» «Пусть сами родители, если хотят, привлекают к ответственности тех пасторов, которые увлекают их детей в лютеранство, но обязанность каждого священника заключается в том, чтобы в такой степени укрепить в своих прихожанах убеждение в истинности своей веры, дабы обращение их к пастору стало бы невозможным.» (Резолюция №320, 1875 г. 20 февраля). «Прежде, чем привлекать к ответственности пастора, необходимо выяснить, предприняли ли священники все меры к укреплению в православии своих пасомых; надо подтвердить священникам, чтобы они усиленно поучали народ, как в храмах, так и на дому.» (Резолюция 12 марта 1876 г., №469). «Укрепление в православии надо делать не тогда, когда человек начал отдаляться от церкви, а тогда, когда он наиболее близок к ней.» (Рез. 1875 г. 17 дек.). В резолюции от 10 сент. 1876 года еп. Серафим советует относиться к отпавшим с христианской любовью и терпимостью.

Вполне понятно, что сам еп. Серафим, управляя епархией, строго придерживался указанной тактики. Всю свою энергию и внимание он обратил на внутреннее (духовное) укрепление своей епархии и снабжение её всем необходимым для успешной работы в этом направлении. Объезжая в 1875 и 1876 г.г. свою епархию, он отметил, что вопрос о храмах недостаточно разрешён, а потому он старался уничтожить этот изъян. Ассигнование новых средств от правительства нельзя было получить, ибо средства правительства уходили на ведение турецкой войны (1877/78 г.г.). Поэтому еп. Серафим употребил те средства, которые были отпущены при еп. Вениамине, дополняя таковые частными жертвованиями и привлекая к строительству церквей основанные во времена Платона и уже широко развившиеся православные братства. Достижения в этом деле были следующие: В 1877 году числились 157 храмов, из которых 99 были каменные, 47 деревянные, в семи местах храмы ютились в помещениях школ и в причтовых домах, а в 4 местах храмы помещались в арендованных помещениях. В 23 случаях помещения храмов были неудовлетворительны. Строились 15 церквей, из коих Рижский кафедральный собор, постройку которого еп. Серафим начал 3 июня 1877 года. По еп. Платоном протоптанной стезе постоянно поступали щедрые пожертвования из России, которые шли на благоустройство храмов.

Очень серьёзное внимание еп. Серафим обратил на комплектование в епархии духовенства. Его не удовлетворяло то, что искатели мест — священники предоставляли документы, удовлетворявшие требованиям ценза; он лично экзаменовал кандидатов. Результат был тот, что в смысле образованности (интеллигентности) уровень духовенства с каждым годом поднимался. В 1877 году было достигнуто, что в епархии было: 22 священника с высшим дух. образованием, 136 — окончивших полный курс наук дух. семинарии и только некоторые были со светским образованием, или приобревшие ценз путём самообразования.

Стараясь поднять дальнейшее саморазвитие духовенства, еп. Серафим приказал организовать при церквях библиотеки, лично содействуя пополнению библиотек книгами. В 1877 году в епархии были уже 123 церковные библиотеки и 7 благочиннических библиотек. В библиотеке Юрьевского благочиния в 1877 году числилось уже несколько тысяч книг. В библиотеке Перновского благочиния было 893 названия книг. В 1877 году в библиотеке Рижской Николаевской церкви числилось 261 название книг. Принимая во внимание особенное положение и бедность епархии, еп. Серафим выхлопотал от Синода безплатную, или по пониженной цене, доставку для библиотек изданий Св. Синода. Еп. Серафим, побуждая духовенство к саморазвитию, поощрял литературные труды. Желая помочь семьям духовенства, еп. Серафим возбудил вопрос об учреждении епархиального женского училища.

Во время еп. Серафима в епархии существовало уже 9 братств, как например: Петро-Павловское, При-балтийское, Гольдингенское, Александровское в Риге и др. Эти братства с большим рвением и усердием трудились на ниве православия. Очень популярна в Риге была Петро-Павловская школа, которую содержало Петро-Павловское братство. Все братства принимали участие в постройке храмов и их благоустроении. Почти в каждой церкви можно найти предметы, пожертвованные братствами. В короткий период времени, с 1875 г. по 1877 г., братства пожертвовали разным храмам епархии свыше 60.000 рубл. Братства усердно помогали, как духовным лицам, так и их пасомым.

В деле развития Рижской дух. семинарии еп. Серафим также имеет заслуги. Уже еп. Платон и Вениамин печалились о том, что семинария помещается в неудовлетворительных и случайных помещениях. Уже они стучались в двери Синода и неоднократно просили об ассигновании средств на постройку специального здания семинарии. Наконец, еп. Серафим достиг того, что хозяйственная комиссия Синода ассигновала из духовноучебного фонда достаточные суммы, и тотчас было приступлено к постройке здания семинарии. Еп. Серафим лично следил, чтобы здание семинарии было построено соответственно назначению. (Журн. семинарского правления от 15 мая 1875 года). Еп. Серафим сознавал, что с постройкой здания семинарии сделана только половина дела. Поэтому он возбудил перед Синодом ходатайство об отпуске средств на постройку здания дух. училища. Это ходатайство Синод удовлетворил только после ухода еп. Серафима из Риги. Многое достигнуто еп. Серафимом в снабжении библиотеки дух. семинарии и дух. училища научными книгами. Он хотел дать возможность преподавателям семинарии следить за развитием преподаваемых в семинарии наук. Он строго следил за тем, чтобы преподавание в семинарии латышского и эстонского зыков было поставлено на должную высоту, чтобы русские воспитанники усвоили эти языки и чтобы по окончании курса семинарии русским не приходилось сталкиваться с препятствиями при назначении их в латышские или эстонские приходы.

Народные школы во время еп. Серафима развились, как количественно, так и качественно. В 1875 году в епархии были: 121 правосл. приходские школы с 3537 учениками и 706 ученицами; 250 начальныя школы с 4269 учениками и 3300 ученицами. В 1877 году было уже: 126 приходских школ с 3950 учениками и с 912 ученицами; 254 начальные школы с 4323 учениками и 3375 ученицами. В числе учащихся порядочный процент был лютеран. При дух. семинарии сушествовали: образцовая и воскресная школы, а при учительской семинарии — образцовая школа. Благодаря регулярным и ежегодным выпускам семинаристов, состав учителей с каждым годом улучшался. Благодаря заботам еп. Серафима школы постепенно получили соответствующие помещения (Журн. консистории от 22 ноября 1874 г. 29 окт. 1875 г.). Принимались меры и к снабжению школ необходимыми учебными книгами на местных языках. (Резолюция от 9 сент. 1876 г.).

Когда в декабре 1877 года еп. Серафим ушёл из Риги, он Рижскую епархию оставил в наилучшем порядке.

В декабре 1877 года в Ригу прибыл преемник еп. Серафима еп. Филарет II (Филаретов). 25 лет своей прежней службы провел он в Киевской духовной Академии, где он занимал: сначала пост профессора потом инспектора и, наконец, ректора Академии. Он был широко известен в России, как многосторонний и очень серьёзный ученый. В очень тяжёлых условиях провёл он своё детство и молодость, ибо, как круглый сирота, он без всякой поддержки родных должен был собственными силами и трудом приобрести себе образование и определённое положение в обществе. Тяжёлая борьба за жизнь выковала в нём железную волю и самостоятельность. Упорно и глубоко обдуманно он обыкновенно шёл к своей цели. Пути и средства к осуществлению намеченной цели он обыкновенно тщательно разбирал и всесторонне обдумывал и разрабатывал свои планы. Благодаря его блестящим способностям и названным качествам его характера, все ему в жизни удавалось. Его качества характера и свойства ума очень подходили к деятельности в Прибалтике. Еп. Филарет II полагал, что самая главная обязанность Рижского Архипастыря заботиться о том, чтобы народу давать священников и учителей всесторонне подготовленных к упорной борьбе и труду. Естественно, что надо было поэтому поднять на достойную высоту те учебные заведения, которые обучали и воспитывали будущих священников и учителей. Мы знаем, что в указе царя от 11 февраля 1846 года сказано, что латышам и эстам надо давать таких священников и учителей, которые свободно владели бы языками этих народов и понимали бы их жизнь, быт и дух; в семинарию надо принимать детей латышей и эстов, для которых при семинарии были открыты 120 стипендий. Еп. Филарет II был вполне согласен с этим указом и находил, что 120 стипендий недостаточно. Он добился увеличения количества стипендий (Указ Синода, 24 ноября 1879 г., №4632). Ещё действовал указ Синода от 28 мая 1866 г., который требовал, чтобы каждый сын крестьянина, поступая в семинарию, предъявлял свидетельство о том, что его местные власти ничего не имеют против его поступления в семинарию. Выдавая такие свидетельства, местные власти требовали от родителей поступающего подписку, что они (родители) гарантируют своевременную уплату всех податей, какие выпадут на долю семинариста за время его обучения в семинарии. Это был один из тех многих приёмов, какими местные власти старались затруднять поступление крестьянских детей в семинарию. Если родители или родственники не могли своевременно уплатить налоги за семинариста, местные власти не стыдились требовать исключения такого воспитанника из семинарии, чтобы он сам лично платил свои налоги. Если семинарист, по окончании курса семинарии, тотчас не поступал на духовную службу, он должен был регулярно платить все подати своей волости. Только благодаря упорству еп. Филарета II, семинаристы были освобождены от помянутых налогов. (Дело семин. правления, 1881 г. №42; указ 15 янв. №179). Когда в 1865 году ректор Петербургской дух. Академии, еп. Иоанн Соколов, производил ревизию семинарии, то, по окончании ревизии, он выставил требование, чтобы в семинарии преподавание латышского и эстонского языков было поставлено на такую высоту, чтобы окончившие семинарию не только понимали эти языки, но чтобы они могли бы свободно и правильно пользоваться ими, как устно, так и письменно. Надо увеличить поэтому количество уроков латышского и эстонского языков. Преподавание истории надо поставить так, чтобы история латышей и эстов была достаточно освещена, ибо это пробудит в латышах и эстах разумное национальное самосознание. Семинаристов надо основательно знакомить с местными законами и особенностями местного управления, чтобы они могли достойно защищать себя и свой народ. Хотя пожелания названного ревизора в семинарии исполнялись, однако еп. Филарет II не был доволен постановкой названных предметов; он лично давал советы преподавателям семинарии и указывал, что надо дополнить и что улучшить в преподавании названных предметов.

В связи с повышенными требованиями еп. Филарета и благодаря его суровой строгости, особенно в делах семинарского общежития, некоторые руководящие деятели семинарии не могли ужиться с ним и ушли из Риги. В числе ушедших был ректор семинарии М. Дрекслер, который был известен как отличный педагог и всесторонне образованный человек; он перешёл на место ректора в Псковскую дух. семинарию. Мягкий и добродушный по своему характеру М. Дрекслер не мог ужиться с таким человеком воли, каков был еп. Филарет II. В 1879 году была закончена постройка здания дух. семинарии; в 1879 году дух. семинария перешла в собственные удобные и новые помещения. Особое внимание еп. Филарет обратил на семинарскую библиотеку, которая организовалась по его плану. Много ценных книг он подарил семинарской библиотеке из своей обширной личной библиотеки.

Еп. Филарет II преобразовал Иллукстский мужской монастырь в женский и учредил при нём епархиальное женское училище, которое содержал названный монастырь. Пособия для этого училища он добывал из местных и синодских средств. Это училище было доступно и крестьянским девушкам.

Со свойственным ему упорством еп. Филарет содействовал реализации закона о начальных школах. Он учредил в приходах школьные попечительства, которые для школ должны были изыскивать средства из местных источников. Там, где местных средств не хватало, он добивался прирезки земельных участков для нужд школ; во многих случаях это ему удавалось. Из среды местных священников он назначал надзирателей школ, путевые издержки, которых он покрывал из средств Архиерейского дома. Репутация православных народных школ в это время до того поднялась, что лютеране начали в такой степени посылать в эти школы своих детей, что школы просто не могли всех принять. Так как православные школы были в высшей степени переполнены, то еп. Филарет был принуждён издать распоряжение, чтобы детей лютеран в эти школы принимали только после принятия всех детей православных крестьян. Однако это распоряжение в действительности положение мало изменило. Обычно в православных школах учеников бывало вдвое больше, чем позволяли помещения, и всегда лютеране составляли в них очень большой процент. Приходские школы в Лаздоне, Лаудоне, Берзоне, Керстенбеме, Лидерне, Кокенгузене, Якоб-штадте, Эрлаа и др. местах были очень популярны. Напр. в Лаздонскую правосл. прих. школу поступали дети крестьян из отдалённых чисто лютеранских приходов (из Лубанской, Мейранской и др. волостей). Действительно, насколько позволяли обстоятельства тех времён, эти школы были поставлены образцово. Талантливые учителя этих школ умели определять призвания своих учеников, хорошо подготовляли своих учеников к поступлению в соответствующие школы и заслуженно пользовались широкой популярностью. Некоторые православные приходские учителя десятками и даже сотнями насчитывали своих «крестников»; так они называли тех своих учеников, которые успешно поступали в Рижские и Российские средние и специальные учебные заведения. С искренним удовольствием и радостью еп. Филарет наблюдал за такими явлениями, хотя, вопреки его распоряжению, трудами православных учителей одинаково пользовались лютеране и православные. Он помнил, что он сам происходил из бедных слоёв населения и собственными усилиями достиг высокого положения в обществе; этих возможностей он не хотел лишать детей бедных латышей. Он хвалил и одобрял каждого, кто давал возможность детям бедняков добираться до путей к приобретению духовного света и знания.

В среде духовенства еп. Филарет II приобрёл репутацию очень строгого Архипастыря. Сам он любил трудиться и от священников он требовал самого серьёзного отношения к труду. Нерадивость и небрежность какого-нибудь священника доводили его до сильного гнева и суровых наказаний. Этим он достиг того, что все его подчинённые так трудились, как до него никто никогда не трудился. Его епархия превратилась в строго дисциплинированную силу. Объективная справедливость была присуща его характеру. Придерживаясь этой объективной справедливости, он подходил ко всем вопросам. Когда один Рижский русский приход начал спор из-за собственности с одним латышским приходом, еп. Филарет, будучи сам по убеждению истинным русским человеком, горячо и упорно защищал интересы латышского прихода, хотя такое его отношение могло вызвать недовольство им в русском духовенстве и прихожанах. (Резолюции от 28 марта 1880 г. и 19 апр. 1881 г.).

Понимая особые требования местной жизни, еп. Филарет II советовал духовенству пустить в ход некоторые новые приёмы, которые способствовали бы развитию приходской жизни. К таким новым приёмам относится введённая им в приходскую жизнь обязательная катехизация. Он приказал священникам ежегодно устраивать курсы для приходского юношества. На этих курсах юношество знакомилось с теми сведениями о пpaвocлaвии, какие необходимы в жизни каждому православному. Народ к этим курсам отнёсся очень сочувственно. Со времён еп. Филарета II ученики православных школ, во главе со своими учителями начали принимать активное участие в богослужениях. Зная, что народ нуждается в источниках духовного знания, еп. Филарет составил программу особого руководства, которое заключало бы в себе популярные проповеди об учении православной церкви. В этом руководстве необходимо было оттенить отличие православия от других исповеданий.

Основательно и подробно ознакомившись с прошлым и настоящим положением православия в Прибалтийском крае, еп. Филарет II пришёл к заключению, что существующий немецко-дворянский строй этого края не даёт возможности православию успешно бороться с его врагами. Управление местным краем еп. Филарету казалось несправедливым, ибо неограниченные права здесь принадлежали только небольшой группе немцев, тогда как масса народа задыхалась ещё под остатками немецкого ига. Поэтому он начал систематично и упорно бороться с немцами. Цель этой борьбы была: убедить Российское правительство в том, что управление и законы Прибалтийского края необходимо ревизовать и преобразовать. В Петербурге он пользовался большим влиянием. Не только духовные, но и светские верхи в Петербурге его очень ценили и уважали. Очень лестные отзывы о нём давали вельможи того времени. Ему верил и доверял имп. Александр III. Идея Филарета о ревизии и преобразовании строя Прибалтийского края нашла большое сочувствие в Петербурге. Еп. Филарет уже начал собирать материалы о положении православия в Прибалтийском краe, чтобы своевременно предъявить эти материалы ревизору. Он мечтал и помышлял о желательных преобразованиях в Прибалтийском строе и в тех законах, которые относятся к православной церкви. Но 23 февраля 1882 года он неожиданно скончался. Всем было известно, что он ничем не болел и пользовался исключительно крепким здоровьем. Поэтому неожиданная и скоропостижная кончина еп. Филарета вызвала всеобщее недоумение и разные толки о том, что его отравили враги православия. Преемник еп. Филарета, еп. Донат, прощаясь с Гродненской епархией, в своей речи сказал, что причины скоропостижной смерти его предшественника (еп. Филарета) еще не разследованы и что эта кончина бросает неблаговидную тень на прибалтийцев.

Еп. Филарет похоронен в Риге, в Петро-Павловском кафедр. соборе.

Мечты еп. Филарета II начали исполняться скоро после его кончины. В 1882 году в Прибалтийский край были командированы два ревизора: тов. министра народного просвещения Макаров и сенатор Манасеин. Если во время ревизии был бы жив еп. Филарет II, то, без сомнения, он был бы очень опасным свидетелем против Прибалтийских немцев, местных немецких властей и их законов и он имел бы серьёзное влияние на ход всей ревизии. С присущей ему глубиной и основательностью мысли он осветил бы ревизорам все тёмные стороны Прибалтийских порядков. Но скоропостижная и таинственная его кончина устранила этого свидетеля и развязала немцам руки в их борьбе с ревизорами. Тем не менее результаты этой ревизии были таковы, что Российское правительство признало существующее положение в Прибалт. крае впредь непригодным и требующим реформ, которые должны уменьшить власть и влияние немцев в этом крае. Во время этой ревизии массы латышского народа ещё раз ясно выявили свою ненависть к немцам, о чём свидетельствуют массы жалоб, которые ото всюду поступали к ревизорам. Свыше 7000 жалоб поступило только от православных латышей и эстов. (Странник, 1885 г., II, 291). Эта ревизия пробудила в народе давно тлевшие надежды на уничтожение немецкой власти при помощи русских, на которых латыши и эсты смотрели, как на своих союзников. В жизни православия в это время произошёл перелом. В народных массах снова начался сильный переход в православие. Народу теперь православие было более знакомо, чем в 40-х годах. Народ теперь с симпатией смотрел на православие, ибо познакомился с его демократическим духом. Православная церковь и её руководители сочувствовали крестьянам, были независимы от немецкой власти и боролись с немцами, что порождало в народе симпатии к церкви.

Еп. Донат (Соколов-Бабинский), до возведения в сан епископа, свыше 20 лет работал на педагогическом поприще в Архангельске. Там местные зыряне и корелы сохранили о нём добрую память, как о поборнике развития их национального и культурного самосознания. Будучи ректором Архангельской дух. семинарии, он добился введения в программу семинарии зырянского и корельского языков и учредил при семинарии стипендии для корел и зырян, чтобы эти стипендии дали этим народам возможность получить священников и учителей из среды свего народа. Потом еп. Донат трудился в Гродне и Ковно и был там известен как защитник белоруссов против утеснений со стороны местных помещиков — поляков. Положение белоруссов во многих отношениях было похоже на положение латышей в Прибалт. крае. Там также господствовали и правили пришельцы — польские помещики. Еп. Донат там стал на сторону страждущего народа. Когда еп. Донат прибыл в Ригу, к нему начали обращаться со своими нуждами и жалобами эсты и латыши; он просителей принимал обращался с ними отечески сердечно и просто и старался каждому помочь. Симпатии и доверие к нему в народое сильно росли. Уже в 1883 году еп. Доната начали осаждать крестьяне эсты и латыши; они начали подавать прошения о принятии их в православие. Когда он спрашивал просителей о побуждениях и причинах их просьб, знают ли они и понимают ли православие, то крестьяне обычно отвечали, что они православие знают не хуже лютеранства, ибо живут они по соседству с православными, что они часто встречаются со своими православными соседями и посещают правосл. храмы, что они читали православные книги и т.д. Мотивируя свои прошения, крестьяне заявляли, что они знают, что лютеранство происходит не от самого Христа, но от Лютера; они жаловались, что лютеране не молятся о покойниках, хотя проповедуют, что и покойники перед Богом живы; что лютеране не приобщают детей, хотя сам Христос велел пускать к нему детей. (Еванг. от Матфея, XIX, 14). Почему же лютеране отстраняют от св. Причастия детей? Крестьяне указывали на то, что лютеранские пасторы не имеют благодати Божией, ибо их не посвящают, но что они такие же господа, как помещики, которым они, т.е. пасторы, служат. К крестьянам они относятся так же высокомерно и жестоко, как и немцы — помещики. Скоро еп. Донат начал получать от крестьян коллективные прошения. Немцы тот-час постарались пустить в ход свои обычные способы борьбы против православия. Те крестьяне, которые 6 мая 1883 года подали еп. Донату свои прошения о принятии их в православие, скоро были призваны к ответу светскими властями и должны были оправдываться, что они переходят в православие не из-за мирских расчётов, но что они убеждены в том, что православие — истинная вера. Крестьяне сообщали властям, что гакенрихтер ф. Курсель, кирхшпилрихтер ф. Гринвальд и пастор ф. Шпинлар препятствуют искреннему желанию крестьян. Крестьяне сообщали, что помянутые господа донесли губернатору, что крестьяне готовятся к бунту и при помощи православия надеются получить землю и привилегии. Крестьяне решительно заявляли, что их несправедливо обвиняют, но что они руководствуются единственным желанием: принять православие, которое одно сохранило истинное учение Христа и что они желают иметь свою церковь, свою школу и своего священника; своим помещикам они будут служить и впредь, но они только просят, чтобы губернатор защитил их от притеснений помещиков, чтобы последние не выгоняли их из арендуемых усадеб и чтобы ради православия их не таскали по тюрьмам. Губернатор препроводил объяснения крестьян еп. Донату и сообщил, что крестьянам дано соответствующее разъяснение закона.

Когда крестьяне были подготовлены к принятию православия, был назначен день присоединения. Но в назначенный день присоединены были немногие, ибо местный гакенрихтер остальных послал крестьян поправлять дороги, не смотря на то, что назначенный день был праздничный (17 май — день коронации). Один из гакенрихтеров доносил губернатору, что православные священники присоединяют крестьян, не требуя от них удостоверений личности, что может вызвать недоразумения и незаконные поступки. Он советовал бы требовать от крестьян выписей из метрических книг. Цель такого требования ясна: пока крестьяне будут ходить по немецким учреждениям, немецкие власти (также как в 40-х годах) будут иметь возможность их всячески утеснять. Один из гакенрихтеров не разрешал совершать обряд присоединения в помещениях волостного правления, а совтовал это делать в наёмных помещениях, или в церкви. Но так как все крестьяне были зависимы от помещиков, то никто не решался сдавать в наём священнику свои помещения. В Леале даже русский торговец Макаров боялся помочь священнику, ибо гакенрихтер мог выгнать его из Леаля. Назначить присоединение в какой либо церкви означало: заставить крестьян пешком пройти несколько десятков вёрст, причём надо было принять во внимание то, что большинство присоединяемых были бедные люди, у которых не было своих лошадей. Таким образом немцы пустили в ход теже приёмы, какими они пользовались в 40-х годах.

Немцы поносили православие такими ругательствами, которые неудобно приводить в печати. (Рап. свящ. Бежаницкого, 20 янв. 1883 г.) Свящ. Тамм к своему рапорту приложил официальный протокол, в котором приведены даже неприличные ругательства, какими некоторые помещики и пасторы поносили православие. (Рап. свящ. Тамма, 8 и 24 октября 1883 года.) Наиболее горячие помещики вместе с пасторами посещали крестьянские усадьбы, агитировали против православия и угрожали, что они пошлют в Петербург жалобу на православных священников, ибо священники «подстрекают народ к бунту». Эти немцы угрожали, что они «вышвырнут тех священников за двери, которые осмелятся производить присоединение». Действительно, когда священники Тамм и Бежаницкий прибыли в одно местечко, к ним с разными угрозами пристал помещик и присланные пастором люди и только тогда оставили этих священников в покое когда они предъявили распоряжение губернатора. (Рап. Свящ. Тамма, 8 окт. 1883 г., №171.). В том же рапорте Тамм доносил епископу, что даже жёны пасторов принимали участие в борьбе против православия. Православных заставляли платить налоги в пользу пастората и лютер. учреждений. Члены волостных правлений являлись за помянутыми налогами в усадьбы православных крестьян и требовали немедленно уплатить эти налоги. Если крестьянин отказывался платить, то волостная полиция силой брала его имущество и продавала с молотка. Известны случаи, когда члены волостных правлений, в отсутствии хозяев, взламывали их амбары и погреба и брали оттуда всё, что можно было продать с молотка. (Дело Рижск. дух. консист. 1884 года №54; 1885 г. №10.). С Российскими законами немецкие власти не считались, хотя в этих законах (Устав о Лифл. крестьянах — 587 и 588 парагр., Устав еванг. лютер. церкви — примеч. к 608 парагр., Разъясн. Мин. внутр. дел от 25 июля 1884 г. №2688 и Указ Синода от 15 мая 1885 года) права православных были ограждены. Местные суды оставляли без последствий жалобы о таких явных нарушениях законов. Немцы обычно поясняли, что они обладают этими налогами не крестьян, а их земли, которые крестьяне купили или арендуют у помещиков, а в Прибалтийском крае, по местным законам, на держателях земли лежала обязанность содержать местные церкви. Помещики без разбора и зазрения совести гнали православных крестьян с арендуемых участков земли. Кн. Шаховской собрал много материалов об экономических насилиях над православными. (Архив кн. Шаховского, т. III). Известен случай, когда пастор Христоф объявил своим прихожанам, что граф (Штакельберг) выгонит всех тех крестьян из усадеб, которые примут православие, и даст усадьбы тем, которые останутся в лютеранстве. (Кн. Шаховской, Архив, т. III, 29.) Православным крестьянам пришлось пережить настоящий экономический террор. Некоторые крестьяне переселялись в Россию, а большинство, т.е. оставшиеся на местах православные были явным примером для прочих крестьян: «Переходите в православие и вы останетесь, также как мы, — без хлеба и крыши.» (Слова гр.Тизенгаузена, см. Архив кн. Шаховского, т. III.). Еп. Донат писал о курляндцах: «Редко проходит неделя без того, чтобы ко мне не поступали жалобы о притеснениях, какие пускаются в ход против православных.». В Дондангенской волости даже за намерение перейти в православие наказывали крестьян так же, как за преступление. Одному юноше присудили 16 розог только за то, что он выразил желание перейти в православие. На одного крестьянина наложен был денежный штраф только за то, что он приютил на одну ночь учителя Калниня. Две православные семьи, вместе с детьми, были арестованы и помещены в одно помещение со скотиной только потому, что они перешли в православие. Даже ту морскую траву, которую выбрасывает на берег море и сбор которой всем крестьянам всегда был разршён, православным было запрещено брать: «если бы вы были лютеране, то могли бы собирать, но православным это запрещается». (Годовой отчёт о епархии еп. Доната за 1885 г., 15—16 листы; Архив Консистории, 1886 г. №118; рапорт оберпрокурору, 1886 г. 15 мая, №2100). Новоприсоединённые писали еп. Донату: «С того времени, как мы прошлым летом перешли в православие, мы со всех сторон терпим несправедливости, насмешки и поношения.» Они просили еп. Доната помочь им и заступиться за них.

Однако, несмотря на все препятствия, переход в православие продолжался. Крестьяне, — латыши и эсты, сознательно переходили в православие и также сознательно терпели все гонения и унижения, как народ терпел всё это в 40-х годах. Утверждать, что эти крестьяне переходили в православие из-за каких-то материальных расчётов, могут только слуги немцев. С целью рассеять эти злостные обвинения еп. Донат снова издал труд еп. Филарета I: «О переходе латышей и эстов из лютеранства в православие.» (Странник, 1884 г., I) «Как в жизни, так и в прессе, немцы теперь так же действуют, как в 40-х годах,» — правильно отмечает еп. Донат (Ibiden). За время деятельности еп. Доната (1882—1887 г.) во всей Рижской епархии перешли в православие 15652 челов., причём это движение докатилось до таких округов (особенно эстонских), каких оно не коснулось в 40-х годах. В 1885 году волна перехода докатилась и до Курляндии, где в названном году перешло в православие 1173 чел., в 1886 г. - 1081 и 1887 г. — 305.

По примеру своих предшественников еп. Донат относился к эстам и латышам с глубоким и сердечным участием и доброжелательством и делал для них всё, что было возможно. Он усердно продолжал строить церкви и школы в латышских и эстонских приходах. В 1885 году он добился нового ассигнования (в размере 100.000 рублей) для помянутых целей. Средствами прежних ассигнований он закончил постройку Рижского кафедрального собора. Постройка эта стоила 561.564 рублей. 1884 г. 26 апреля строительная комиссия сдала новый собор епархиальным властям. 1 ноября того же года была освящена в Риге церковь во имя св. Духа, на возобновление которой Прибалтийское братство пожертвовало 27.000 рублей, но 16 января следующего года неизвестные злоумышленники взорвали эту церковь. Однако в 1887 году названное братство эту церковь снова возобновило. Большим достижением надо считать возведение собственного здания для нужд духовного училища в Риге. Это здание стоило Синоду 209.596 рублей. Осенью 1886 года дух. училище перешло в это новое и удобное здание.

По примеру прежних лет немцы чинили разные препятствия и затруднения при постройке церквей и школ. Они затрудняли отвод удобных участков земли под постройку школ и церквей. (Архив кн. Шаховского.) Только в 1886 году еп. Донат добился издания обязательных постановлений о порядке отчуждения земель для нужд православных церквей и школ. Необходимость строить церкви и школы во вновь открываемых эстонских и латышских приходах была очень насущна и очевидна. После ревизии сенатора Манасеина и после переоценки политических ценностей в Прибалтийском крае можно было ожидать, что правительство станет более отзывчиво относиться к нуждам православных и что противодействие православию со стороны немцев уменьшится. Это отчасти и случилось.

Эпоха еп. Доната для местных дух. - учебных учреждений была эпохой процветания. Еп. Донат относился к дух. училищу и семинарии исключительно сердечно и внимательно. Посещение еп. Донатом этих учреждений для воспитанников обыкновенно превращалось в праздник. Ко всем воспитанникам, несмотря на их национальность, он относился отечески и всегда отечески был готов вникать в нужды воспитанников. «Никто не смеет упрекать вас в том, что вы происходите из низшего сословия. Из таких же народных слоёв происходили апостолы Христовы. Помните, что вы призваны сюда для приготовления к апостольскому труду» (Из слова еп. Доната). Количество казённых стипендий в дух. училище и семинарии еп. Донату удалось увеличить. Духовная семинария в среде эстонских и латышских крестьян стала до того популярна, что ежегодно желающих поступить в дух. училище прибывало во много раз больше, чем можно было принять. Пришлось прибегать к конкурсным испытаниям. Воспитанники не только основательно проходили курс наук семинарии, но уделяли время и самообразованию и самодеятельности. Между прочим латыши семинаристы основали свой национальный хор (Berkona koris), который скоро занял одно из первых мест среди латышских мужских хоров: В городах и в деревнях народ с глубоким вниманием и интересом относился к выступлениям этого хора. Этот хор до сего времени очень популярен. Некоторые семинаристы сотрудничали в латышских газетах и журналах. Свои первые литературные опыты они помещали в своём семинарском журнальчике: «Nobis et postieritati». Семинаристы были увлечены здоровым национализмом, который они пропогандировали в народе и по окончании курса семинарии, занимая места народных учителей и священников. Некоторые семинаристы поступали в высшие учебные заведения, по окончании которых возвращались в народ уже как адвокаты, врачи, инженеры, педагоги и чиновники и распространяли в народе идеи того же здорового национализма. Такие же настроения были заметны и в среде семинаристов — эстов. Из среды латышей и эстонцев семинаристов впоследствии выдвинулись видные деятели своих народов. Во главе независимой Эстонии, в самом начале её существования, стояли бывшие семинаристы: Поска, Пятс и Варес. Первый латвийский военный министр И. Залит и бывшие министры Битте, Аронет и Арайс тоже семинаристы. Почти во всех государств. ведомствах Латвии можно встретить высоко квалифицированных деятелей — бывших семинаристов.

Во время архипастырства еп. Доната количество православных народных школ росло в такой же степени, как росло количество православных латышей и эстов, ибо во всех новооткрытых приходах немедленно основывались школы. Состав народных учителей с каждым годом улучшался, ибо семинарии (духовная и учительская) развивались и процветали. Популярность православных школ с каждым годом расширялась. Наплыв лютеран в некоторые школы принял такие размеры, что количество лютеран в этих школах превышало иногда количество православных. Но благодаря лояльности и терпимости учителей, это обстоятельство никаких затруднений не вносило в жизнь и деятельность этих школ. Еп. Донат на это явление смотрел, исходя из следующего соображения: уживаясь мирно в школе, они и в последующей жизни будут мирно уживаться.

Духовенство и народ смотрели на еп. Доната как на своего добродушного отца и архипастыря. Он советовал священникам: по возможности чаще посещать дома и усадьбы своих прихожан с той целью, чтобы таким образом они укрепляли в сознании народа православную веру, чтобы священники не отказывались вникать в мирские нужды народа и старались народ всячески поддерживать. В приходах псаломщики начали организовывать церковные хоры и прекрасным пением украшать богослужение. Скоро эти хоры стали ячейками разных культурных начинаний. Только немцы ненавидели еп. Доната, и они очень радовались, когда в 1887 году он был переведён в Подольскую епархию. Этот неожиданный перевод немцы объясняли тем, что их влияние в придворных кругах в Петербурге будто бы опять начало усиливаться и что им удалось доказать этим кругам, что еп. Донат является «нарушителем мира» в этом крае. Но напрасно немцы радовались уходу еп. Доната из Риги.

Заместителем еп. Доната был назначен еп. Арсений (Брянцев). Происходил он из бедной среды. Только благодаря своим способностям и огромной энергии он добился высшего оброзования и выдающегося потом положения в обществе. До назначения на Рижскую кафедру он состоял ректором Петербургской дух. Академии. В Ригу он прибыл 11 мая 1887 года. Его деятельность в Риге и вообще в Прибалтийском крае протекала при несравненно и невыразимо лучших обстоятельствах, чем при его предшественниках. После ревизии Манасеина последовали реформы, которые местную власть и права немцев ограничили и их влияние на местную жизнь значительно уменьшили. 175 лет (1710—1885 года) Российское правительство позволяло немцам руководить и управлять жизнью в Прибалтийском крае. Только с 1885 года в местных учреждениях, школах и судах начали вводить русский язык и краем начали управлять сами русские. Только, к сожалению, руководящие русские круги начали проводить политику обрусения латышей. Еп. Арсений в своём вступительном слове заявил, что он прибыл в Прибалтийский край служить только св. православию и будет стараться укрепить жизнь православных на основах мира и любви Христа Спасителя. 10 лет (1887—1897 г.) еп. Арсений с удивительной энергией старался поставить свою епархию на должную высоту. На врагов православия он лишь тогда обращал своё внимание, когда они, несмотря на новые обстоятельства, пробовали нападать на православие. Сам он никогда не нападал, но всегда только защищался. Такая политика давала ему возможность всю свою огромную энергию направлять (почти нераздельно) на плодотворную работу в пользу православия и православных. Он знал, что правительство и местные русские учреждения всегда его поддержат.

Недостаточное количество церквей, бедность и скудность оборудования существующих церквей было одним из насущных зол в жизни местных православных. То, что во многих местах приходилось совершать богослужение в помещениях, не соответствующих назначению церкви, наполняло горечью сердца православных. Еще еп. Донату писал один старик эстонец, что он уже 30 лет тому назад перешёл в православие и все эти 30 лет мечтал о том моменте, когда в его приходе построят настоящую православную церковь, ибо молитвенный дом для его прихода был слишком мал. Не только старикам и детям трудно выстоять до конца богослужение в названном молитвенном доме, но и здоровые молодые люди жалуются на те же трудности. «Бога ради дай нам настоящую церковь,» — заканчивает этот крестьянин свое прошение. Убогость и недостаточность церквей давали врагам православия возможность высмеивать и поносить православие. Трудами и заботами еп. Арсения в течении 10 лет построены 67 церквей: в Лифляндии — 30, в Курляндии — 18 и в Эстляндии — 19. Средства на эту грандиозную работу архиеп. Арсений получал от св. Синода: в 1886 г. Синод ассигновал 300.000 рублей, в 1890 году — 420.000 р. и в 1895 г. — 500.000 р. Большие суммы архиеп. Арсений получал и от жертвователей, в числе которых был имп. Александр III и члены царствующего дома. На средства жертвователей архиеп. Арсений построил 18 церквей. Помогали ему средствами и местные братства. Чтобы снабдить церкви колоколами, архиеп. Арсений обратился с ходатайством к военному министерству и просил жертвовать для колоколов медь старых и негодных пушек. Это ходатайство не осталось без последствий, ибо в 1889 году он получил 960 пудов, а в 1891 году — 1000 пудов метала для колоколов. Необходимо отметить, что архиеп. Арсений заботился, чтобы во всех приходах, где строились церкви, были бы построены и причтовые дома, а где ремонтировали церкви, там ремонтировались и причтовые дома. Состоятельным приходам он советовал покупать или на свои средства строить причтовые дома.

Архиеп. Арсений заботился и о том, чтобы около церкви красовалось здание народной школы. Он говорил, что церковь и школа друг друга украшают. Если, благодаря заботам архиеп. Арсения, в каком-либо приходе строили новую церковь, а приходская школа не имела своего здания, то он предпринимал все шаги и добивался того, чтобы была построена и школа. Благодаря его заботам построено свыше 50 зданий для школ. Если архиеп. Арсений не оставил бы никакого другого наследства, кроме помянутых церквей и зданий для школ и причта, то и это наследство надо признать очень ценным. Большая половина построенных во время архиеп. Арсения зданий находится на территории Латвии. Кто из деятелей Прибалтийского края может предъявить более крупное наследство?

Однако не только в области строительства видны следы успешного и бойкого труда архиеп. Арсения. Его личная энергия и пример побудили к живой деятельности и работников во всех отраслях епархиальной жизни. Духовно –учебные заведения были расширены. В духовной семинарии и дух. училище он открыл в каждом по 30 новых вакансий. Это было крупное достижение. Соответстенно с этим он увеличил и количество стипендий. Стипендии были разделены на три группы: 1) для латышей, 2) для эстов и 3) для детей лиц дух. звания. Первые две группы стипендий были предназначены для детей крестьян. Чтобы помочь тем воспитанникам, которые из-за успехов в науках или по другим причинам не попали в число стипендиатов, архиеп. Арсений расширил общежитие, в котором воспитанник мог за поразительно низкую плату (50 рублей за учебный год) получить помещение и полное содержание в общежитии наравне с стипендиатами. Интересно отметить, что в семинарии не было специальных стипендий для детей русских крестьян. Архиеп. Арсений разрешил давать детям русских крестьян неиспользованные стипендии лиц дух. звания, но требовал, чтобы русскиe обязательно научились владеть одним из местных языков, т.е. латышским или эстонским. (Журнал семин. №6 за 1891 год и №1 за 1892 г.). В связи с помянутым распоряжением архиеп. Арсения Обер-Прокурор Синода в шутку спросил его, не собирается ли он денационализировать русских, но архиеп. Арсений серьёзно ответил, что ему очень часто приходится наталкиваться на серьёзные неудобства из—за незнания местных языков, но что он старается избавить от этих неудобств будущие поколения деятелей.

Как на новшество надо указать на введение архиеп. Арсением в программу семинарии нового предмета: «медицина». Цель этого нововведения была, чтобы окончившие семинарию могли оказать своим прихожанам первую медицинскую помощь в несчастных случаях. Как на последствие этого нововведения можно указать на то, что многие семинаристы поступали на медицинский факультет. Архиеп. Арсений очень внимательно следил за успехами класса иконописи при семинарии. Последствием этого было то, что некоторые воспитанники семинарии поступили в академию художеств. Кипучая энергия архиеп. Арсения пробуждала энергию в руководителях и преподавателях духовно учебных заведений, а также и в воспитанниках. Плодотворная деятельность этих уч. заведений развивалась с исключительнным успехом. На поприще священнослужения и учительства семинаристы трудились очень успешно. Архиеп. Арсений очень поощрял преподавание пения в семинарии, благодаря чему семинаристы были известны в народе, как певцы и руководители народных хоров. Знаменитый «Berkona koris» достиг больших успехов и народ его очень ценил и уважал. Хотя этот хор официальными учреждениями не признавался, но он выступал и в Риге и в провинции. Об этом были осведомлены и архиеп. Арсений и ректор семинарии, но они этот хор не уничтожили.

Архиеп. Арсений заботился о развитии и поднятии уровня приходской жизни. Приходские попечительства он учредил во всех приходах. Выборные представители крестьян теперь активно участвовали в руководстве приходскими делами. Приходские библиотеки теперь увеличились до того, что обслуживали не только духовенство, но и прихожан. Богослужение теперь совершалось на всем понятном и ясном латышском языке, ибо сильно увеличилось количество латышей священников, а священники-русские теперь хорошо владели латышским языком. По инициативе архиеп. Арсения священники начали выступать с публичными речами внe церкви, причём эти выступления сопровождались хоровым пением. В это время начали регулярно выходить «Рижские еперхиальные ведомости». Издавались также книжки религиозно-нравственного содержания. Как на новшество надо указать на введение «всенародного пения» в церквях. Теперь это было возможно потому, что во всех приходах были удобные храмы и школы. Так как число приходов сильно увеличилось, то увеличилось также количество тех пунктов, откуда православная церковь могла говорить с народом. С целью поднять самосознание и самоуверенность православных архиеп. Арсений учредил особую комиссию, которой он поручил изследовать и описать прошлое местной православной церкви. Когда труды этой комиссии начали появляться в печати, народ получил возможность познакомиться с теми условиями, при каких православие появилось в Латвии, и с той ролью, какую оно сыграло в жизни народа. Теперь народ мог ясно удостовериться, что православие является единственным вероисповеданием, которое не навязано народу «огнём и мечём» (как католицизм), которое не навязано народу помещиком-барином (как лютеранство), но которое сам народ избрал, причём православие в тяжёлые времена всегда было за народ и с народом.

Архиеп. Арсений очень заботился о народных школах. С целью увеличить количество полноправных народных учителей он расширил программу Иллуксткого женского епархиального училища в такой степени, чтобы окончившие это училище могли получить звание народных и домашних учительниц. Он усердно снабжал книгами библиотеки школ. С целью привлечь учителей к наиболее усердному труду он выдавал наградные деньги наиболее усердным учителям (Журнал училищного совета, 1888 г. 22). Школьные попечительства давали возможность представителям крестьян быть всегда в курсе всех дел своей школы. Архиеп. Арсений удлинил учебный год. По учебному плану 1870 года учебный год в народных школах длился «с 1 ноября по 1 апреля». Архиеп. Арсений распорядился, чтобы в городских школах учебный год длился 10 месяцев, а в сельских — 6 месяцев. Число православных народных школ во время архиеп. Арсения превышало уже 500 и в 1895/96 уч. году в этих школах было 16980 учеников. В связи с планами Российского правительства об обрусении инородцев, которые оно начало проводить с конца 80-тых годов, и в православных народных школах было начато преподавание на русском языке, но этого требовало правительство. Архиеп. Арсений в некоторых циркулярах требует усиленного преподавания русского языка (см. циркуляр от 1887 года, 10 ноября №235). Своё требование он мотивировал тем, что «российские граждане для своего же блага должны знать государственный язык». Наиболее горячие сторонники обрусения инородцев старались использовать православную церковь, как орудие обрусения, но это им не удалось, ибо в приходах работали уже священники и учителя — латыши, которые не сочувствовали планам обрусения латышей. Архиеп. Арсения нельзя считать горячим сторонником обрусения, хотя по своим убеждениям он был русским националистом.

В вопросах распространения православия архиеп. Арсений не придерживался наступательной политики, он не старался увеличивать свою паству за счёт других конфессий, но он не отказывал тем, кто сами просили о принятии их в число православных. Но если кого-либо он принял в лоно православия, то он заботился о нём и защищал всех православных, не обращая внимания на народность православного. Во время архиеп. Арсения в православие перешли: в 1887 году — 2044; в 1888 году — 1096; в 1889 году — 1047; в 1890 г — 1140; в 1891 г. — 1167; 1892 г. - 1144; 1893 г. - 1128; 1894 г. — 1202. (В немецких источниках. напр. Baltische Monatschr. №7 от 1895 г,, перешедших в православие показано несколько больше.) Наши данные взяты из официальных епархиальных отчётов. Само собою понятно, что указанные «потери» волновали лютеранских пасторов и немецкое дворянство. Понятно, что пасторы и дворяне старались удержать уходящих в православие лютеран и ушедших вернуть в лютеранство. Еще во время еп. Доната местные немцы возобновили вопрос о возобновлении 6-ти месячного срока испытания для переходящих в православие. В правительственных кругах этот немецкий проект не нашёл отклика. Тогда предводитель дворянства, бар. Мейендорф, начал поход с другой стороны. В течении предыдущих десятилетий образовалось некоторое количество таких православных, которые формально числились православными, но уклонялись от исполнения требований православной веры. Бар. Мейендорф старался внушить правительству, что таких православных надо отчислить в лютеранство, но он в своих докладных записках допустил очевидные неточности и ошибки, как в указании количества сомнительных православных, так и в своих пояснениях, объяснявших это явление. Правительство заметило эти ошибки, и домогательства бар. Мейендорфа отклонило. Этот вопрос разобран в докладах Государю губернаторов кн. Шаховского и Зиновьева и в докладах Обер-Прокурора Синода (Архив кн. Шаховского, т. III., 51—85 стр.; Добрышин, К истории православия в Прибалт, крае, 64—99 и

128—138; Православие и лютеранство в Прибалт. крае 49—115). Во время архиeп. Арсения таких сомнительных православных было около 12 000 чел. Правительство не разрешало священникам отчислять из православия этих людей и запрещало лютеранским пасторам записывать их в свои книги. Положение православного и лютеранского духовенства было очень неудобное. Выход из этого положения был найден только в 1905 году, когда в России была объявлена свобода вероисповеданий. Вообще надо отметить, что после ревизии Манасеина и после реформ 80-тых годов выступления воинствующих немцев против православия начали затихать. Во время aрxиеп. Арсения такие выступления попадаются редко и отмечено лишь несколько ярких случаев.

Необходимо отметить еще одну сторону деятельности aрхиеп. Арсения, — основание монастырей в Прибалтийском крае. В 1893 году был основан Тройце-Сeргиeвский женский монастырь в Риге. Основание этого монастыря удалось благодаря энергии и жертвованиям кн. Мансуровой и усердной поддержке архиеп. Арсения. С самого начала существования этот монастырь был обставлен очень хорошо, ибо семья кн. Мансуровых не скупилась на жертвования и кроме того личными усилиями помогала обосноваться новому монастырю. Наряду с реализацией чисто религиозных заданий, этот монастырь с самого начала своего существования развил широкую благотворительность и начал содействовать народному образованию открытием при монастыре приюта и школы.

В 1896 году aрхиеп. Арсений основал при Aрхиерейском доме мужской св. Алексеевский монастырь в Риге. В Эстонии он основал Пюхтицкий женский монастырь.

Для вдов и сирот духовенства aрхиеп. Арсений построил в Риге, на Мирной улице, дом-приют. Этот дом построен основательно и устроен удобно. В нем имеется 24 небольшие квартирки.

В 1897 г. архиеп. Арсений перешел на более широкое поприще деятельности — в Казань.

Место архиеп. Арсения в Риге занял епископ Агафангел (Преображенский), который руководил Рижской епархией 13 лет (1897 г. — 1910 г.). Работа в среде так называемых «инородцев» в России ему была хорошо известна, ибо его прежняя служебная деятельность в Тобольске и Иркутске проходила также в «инородческих» краях. К латышам и эстам он относился постоянно доброжелательно, хотя вполне доверял он только своим русским сослуживцам и подчиненным. Он успешно продолжал строительство церквей и школ. В течении 13 лет правления им Рижской епархией и в Латвии и в тепер. Эстонии построены просторные и величавые храмы и много зданий для школ. Так как в некоторых приходах количество прихожан очень увеличилось и храмы стали тесными, то еп. Агафангел позаботился о разширении таких храмов (напр. был разширен храм Вознесенского прихода в Риге). Еп. Агафангел не скупился даже личными средствами, если находил нужным таковые расходовать для нужд своей епархии. На его средства построена церковь и архиерейская дача в Буллене, на Рижском Взморье.

Еп. Агафангел успешно продолжал организовывать свою епархию и приходы в ней. Продолжая и развивая начинания своих предшественников, еп. Агафангел предпринимал и новые шаги. Он основал при Рижском кафедральном соборе просветительное общество и народную библиотеку и советовал приходам действовать в том же направлени. Сравнительно в очень короткий срок библиотека при соборе стала обширным хранилищем книг. В этом хранилище были собраны выдающиеся труды по вопросам: богословским, церковно-историческим и некоторым социальным вопросам, напр. было обращено очень серьезное внимание книгам по противоалкогольному вопросу. Еп. Агафангел понимал, какую огромную роль в то время играла периодическая пресса. Поэтому он старался многое сделать и в этом направлении. Паралельно с издаваемыми на русском языке «Епархиальными ведомостями» по его инициативе в епархии издавались журналы на латышском и эстонском языках, напр. для православных латышей издавался журнал: «Pariezticigo ...». Впрочем идея издавать духовный журнал появилась значительно раньше. Об издании журнала на латышском и эстонском языках мечтал уже еп. Филарет I., но осуществить эту идею ему не удалось. Его преемник, еп. Платон в 1856 году начал издавать журнал: «Училище благочестия», причем этот журнал печатался паралельно на трех языках: русском, латышском и эстонском. Местная немецкая цензура очень преследовала этот журнал. Уже в 1852 году Синод разрешил еп. Платону издавать помянутый журнал, но местная немецкая цензура толковала разрешение Синода по своему, т.е., что журнал можно печатать только на русском языке. Началась продолжительная переписка с Петербургом, и только в 1856 году эта переписка закончилась в пользу еп. Платона. Но когда в том же 1856 году еп. Платон назначил редактором журнала знаменитого архимандрита Никанора (Брояковича), который тогда был ректором Рижской семинарии, и хотел выпустить первый номер журнала, содержание которого было одобрено цензурным комитетом в Петербурге, тогда местные немецкие власти пояснили, что журнал можно выпускать только на русском яхыке, а переводы статей на латышский и эстонский языки должна просматривать местная немецкая цензура, причём эти власти указывали, что цензура латышского и эстонского текстов поручена чиновникам Шмидту и Крузенштерну (местн. квартальному надзирателю). Хотя еп. Платон такие действия немецких властей считал незаконными и тот-час снова начал переписку с Петербургом, однако он должен был подчиниться обстоятельствам. В своих воспоминаниях aрхиеп. Никанор с глубоким возмущением отмечает, что бесстыдные немецкие власти не постеснялись посмеяться не только над ним, но над еп. Платоном и даже Синодом, назначая цензором местного квартального для просмотра компетентных православных трудов, хотя эти труды уже были проверены компетентным учреждением. (Воспоминания Dr. theol. apxиеп. Никанора.). В первом номере журнала была помещена статья: «Переход в православие врача лютеранина.» Местные немецкие цензоры воспротивились печатанию этой статьи. Когда архиеп. Платон подал жалобу на это ген. губернатору Суворову, то получил ответ, что он (ген. губернатор) убеждён, что, принимая во внимание местные условия и то впечатление, какое данная статья может произвести на местное население, данную статью нельзя печатать. Он (ген. губ.) очень сожалеет, что Владыка с ним не соглашается. Пусть Владыка обратится по этому поводу к высшим властям, которые, может быть, с Владыкой согласятся. Такие обстоятельства существовали в Прибалтийском крае до 1888 года, когда православная пресса была освобождена от немецкой цензуры, а в Риге была основана своя епархиальная цензура (см. Рижск. еп. ведомости № 10 от 1888 г.). Несмотря на такие обстоятельства, архиеп. Платон издавал свой журнал до 1867 года, когда немцы этот журнал окончательно задавили. Таким образом еп. Агафангел осуществил мечту еп. Филарета I, и начинания архиеп. Платона. Еп. Агафангел старался поднять самодеятельность и энергию в духовенстве и тем, что начал созывать съезды духовенства, на которых подробно обсуждались все текущие вопросы церковной жизни. Этим съездам он постепенно начал предлагать на обсуждение более и более широкую программу и разширял круг участников съездов тем, что привлекал на эти съезды представителей из среды псаломщиков, братств и мирских членов приходских попечительств. В 1905 г. еп. Агафангел создал первый в Poссии провинциальный собор, чем дал пример другим епархиям. Прогрессивная печать приветствовала это новшество, но реакционная осудила. Безусловно ясно и неоспоримо то, что это новшество еп. Агафангела не противоречило канонам и по существу было целесообразно. Общественные и политические обстоятельства около 1905 года настоятельно требовали мобилизации всех церковных сил и деятелей для развития религизно-нравственной жизни в приходах и для защиты интересов церкви. Когда в октябре 1905 года была объявлена свобода вероисповеданий, враги православия начали ликовать. Одни надеялись, что все православные эсты и латыши отпадут от православия, но другие, более умеренные, категорически утверждали, что 9/10 из тех православных, которые в 60 и 80-тых годах считались сомнительными, теперь непременно уйдут из православия. Наконец никто из врагов православия не сомневался, что помянутые в докладе бар. Мейендорфа 50000 сомнительных православных теперь уйдут из православия. Но действительность всем доказала, что эти мечты врагов православия не имели достаточного основания. Мы знаем, что в связи с объявлением свободы вероисповеданий отпадения были заметны во всех вероисповеданиях и что отпадение от православия не приняло большие размеры, a такие же, как в других вероисповеданиях. Но совсем неожиданным для врагов православия явилось то, что и после 1905 года присоединение к православию продолжалось. Православие после 1905 г. в Прибалт. крае стало на более устойчивую почву, чем раньше и, его популярность даже росла. В данном случае огромные заслуги принадлежат еп. Агафангелу. Когда в конце 1905 г. и в 1906 г. свирепствовали карательные экспедиции, когда враги латышского народа при помощи карат, экспедиций старались уничтожать социальное и экономическое пробуждение народа также, как они старались задавить национальное пробуждение народа в 40 х годах, еп. Агафангел, по примеру архипастырей 40-х годов, определенно стал на сторону гонимых. Так как он сам лично не мог защитить всех гонимых, то он создал «коммисию спасения» и рекомендовал всем священникам деятельно «спасать» гонимых. Еп. Агафангел и правосл. священники «спасали» не только православных, но они «спасали» от смерти и многих лютеран, что могут еще теперь засвидетельствовать живые «спасенные». Еп. Агафангел не ограничился только «спасением», но создал еще особую коммисию «для оказания помощи тем, кто пострадали в годину несчастий в Прибалт. крае». Он приказал собирать пожертвования во всех церквях епархии для оказания помощи пострадавшим. Знатоки местных обстоятельств пророчили, что еп. Агафангела ожидает судьба еп. Иринарха, Филарета, свящ. Фосонова и др., но еп. Агафангел не поддавался запугиванию, — он смело продолжал традиционную политику Рижских архипастырей. Хотя ген. губернатор Меллер-Закомельский (немец по происхождению) был облечён большими полномочиями, но все же он не посмел поступать с еп. Агафангелом так, как в 40-х годах ген. губ. Пален поступил с еп. Иринархом, ибо он знал, что в распоряжении еп. Агафангела имеются сплоченные православные организации и сила, какой не было у еп. Иринарха и Филарета I. Понятно, что народ достойно оценил роль еп. Агафангела и православия. Очень печально и прискорбно то, что многие латышские круги теперь о роли православия и его- архипастырей стараются умолчать, или даже злостно очернить их деятельность и роль. Но историческую правду нельзя ни извратить, ни умолчать, ибо факты остаются фактами. Исторические обстоятельства меняются, но православие было и всегда будет за народ и с народом.

По примеру своих предшественников особое вниманиe еп. Агафангел продолжал уделять народным школам, заботясь о соответствующих помещениях для школ, достаточном количестве учебных пособий и чтобы в школах работали хорошо подготовленные учителя. По его инициативе во время каникул устраивались учительские курсы, которые давали возможность учителям пополнять свои знания. Учителя трудились отлично и усердно. Наплыв лютеран в православные школы не прекращался, а это свидетельствовало о том, что православные школы приобрели в народе достойную репутацию.

В духовно учебных заведениях жизнь протекала в плодотворной работе. Самодеятельность воспитанников развивалась успешно, ибо администрация этих заведений этому не препятствовала. Еп. Агафангел значительно смягчил режим общежития. Когда (в 1908 г.) проф. Орнатский произвел ревизию этих заведений, то он пришел к заключению, что Рижские духовно-учебные заведения поставлены примерно. Этот отзыв имел достаточное основание.

В обществе еп. Агафангел (с 1907 года архиепископ) приобрёл репутацию либерального архипастыря и его считали ловким политиком. Как русский националист, он на важные и ответственные должности обыкновенно назначал русских. Но в случае надобности он умел достойно защищать также священников и учителей латышского и эстонского происхождения, что ему приходилось делать в тех случаях, когда местные немцы нападали в особенности на народных учителей. В роли защитника латышей и эстов ему приходилось выступать особенно в 1906 и последуюших годах.

О том, какое уважение архиеп. Агафангел приобрёл в массах населения Прибалтийского края, свидетельствуют его проводы в 1910 году, когда он уезжал на новое место службы в Вильно. Его чествовали все, за исключением, конечно, врагов православия. (См. Рижск. еп. ведомости от 1910. г. № 18 и местные газеты за сентябрь 1910 года)

После ухода архиеп. Агафангела из Риги Рижскую кафедру занял архиеп. Иоанн (Смирнов). Служение интересам православных и православия в Прибалтийском крае он начал на склоне своих лет, когда его силы старостью были ослаблены и энергия утомлена. Но строго аскетический образ жизни все же сохранил в нём еще много физических и духовных сил, ибо иногда не хотелось верить, что архипастырь достиг уже очень преклонного возраста (свыше 70 л.) По складу души архиеп. Иоанн был человеком мира. Он умел установить мир и спокойствие в среде подчинённых даже в такое неспокойное время, как начало «Мировой войны» (1914 г.). От своих предшественников он получил наследие — епархию в отличном состоянии и его заслуга заключается в том, что, несмотря на разбушевавшуюся войну, он не дал всему этому наследию погибнуть.

К началу «мировой войны» (1914) в Рижской епархии были 267 церквей и 71 молитвенный дом. В 1916 году было 268 церквей, 71 молитв. дом и в трех местах постройка новых церквей была доведена до того, что здания были подведены под крышу. В 1914 г. в Рижской епархии было 210 приходов, в число которых включены 49 латышских, 99 эстонских, 32 со смешанным национальным составом 29 русских приходов и один шведский приход (на о.Вромс). Православных прихожан в 1914 году было 273023. Отпавших было 675, а присоединённых — 1206. В 1916 г. отпавших было 177, а присоединённых — 643, причём в числе присоединённых числится несколько духовных лиц других вероисповеданий.

В 1914 году в Рижской епархии было 457 правосл. народных школ, из коих в Лифляндии — 355, в Курляндии — 40, в Эстляндии — 62. Учащихся в этих школах было всего — 18227, из коих 13346 православных, 4296 лютеран, 395 католиков, 146 старообрядцев, 6 единоверцев, 4 баптиста, 4 сектанта и 30 евреев. В 1915 г. правосл. народн. школ было — 458, из коих в Лифляндии — 358, в Курляндии — 40, в Эстонии — 60. Эти школы посещало 18355 учащихся, из которых было: 13593 православных, 122 старообрядца, 379 католиков, 4439 лютеран, 7 баптистов, 3 адвентиста и 12 евреев.

В городах кроме того существовали воскресные школы. Особенно хорошо работали воскресные школы в Риге.

В епарxии был основан «миссионерсий комитет», возглавляемый специалистами. Цель комитета была защита православия от нападения инославных врагов. Регулярно устраивались миссионерские курсы, которые знакомили широкие массы православных с вопросами и практикой самозащиты.

Деятельность братств расширилась ибо братства привлекали в число братчиков широкие массы народа.

Aрхиеп. Иоанн привлек к борьбе с алкоголем не только противоалкогольные общества но и все организации церкви. В определенные дни, напр. 29 августа, для борьбы с алкоголизмом мобилизовались все деятели церковных организаций и учреждений.

Когда разразилась «мировая война», органы православной церкви в широких размерах занялись делом милосердия: ухаживали за раненными и заботились о вдовах и сиротах воинов.

Архиеп. Иоанна часто упрекают, что он в 1915 году покинул свою епархию и слишком поспешно эвакуировал правосл. учреждения из Риги. Это произошло не по его вине, ибо этого требовало высшее командование армии. Лично он придерживался того взгляда, что православное духовенство должно оставаться на местах своего служения, не обращая внимания на обстоятельства войны. Он однако должен был подчиниться требованиям военных властей. Слишком поспешная эвакуация причинила церкви много лишних потерь. Энергичные эвакуаторы увозили даже такие церковные принадлежности, которым никакие обстоятельства не угрожали. Эвакуация деятелей церкви из Латвии принесла явный вред самой церкви, ибо приходы остались без необходимого числа руководителей, а епархия — без главы в такое время, когда приходы особенно нуждались в руководителях и епархии чрезвычайно необходим был стойкий и енергичный глава и деятельные учреждения. Эвакуированный против воли архиеп. Иоанн (Смирнов) в Ригу не вернулся. Он скончался в 1919 г. в Рязани. За время пребывания его во главе Рижской епархии он придерживался той же линии отношений к латышам и эстам, как и его предшественники, т.е. ко всем он был одинаково доброжелателен, а в особо важных случаях он выступал в роли защитника прав местных народов, если эти права были нарушены местными сильными мира всего. Ему часто приходилось (до войны) давать свои отзывы по поводу обвинений, возводимых местными немцами на латышскую интеллигенцию. Его отзывы всегда были благоприятны для латышей.

Когда в 1917. году на Российском поместном Собopе делегаты латышей и эстов возбудили вопрос о том, чтобы управление латышскими и эстонскими приходами было передано епископам латышского и эстонского происхождения, арх. Иоанн (Смирнов) был один из тех, кто это требование поддерживали. Такая идея не первый раз возбуждалась. Эту идею высказал уже еп. Филаретъ I. в 40-вых годах. Эта идея выплывала и позже, причём намечались даже кандидаты. Еп. Донат выдвигал: для латышей кандидатуру еп. Александра (Закит) и для эстов — Дионисия Тамма. Кандидатуру последнего очень горячо поддерживал Эстляндский губернатор кн. Шаховской (Архив кн. Шаховского, т. III, 31-39 стр.). Но, пока власть в Прибалтийском крае находилась в руках местных немцев и пока они пользовались сильным влиянием при дворе, все планы о латышах и эстах епископах проваливались. Благодаря влиянию энергичных немцев кандидатура Дионисия Тамма была окончательно отвергнута, а еп. Александр (Закит) был назначен управлять Витебской епархией. Ловкие «защитники» немецких привилегий имели своего энергичного представителя даже в Святейшем Синоде, где их интересы удивительно ловко и последовательно защищал В. К. Саблер. Он сумел добиться того, что ни ни одну ответственную должность в православном ведомстве в Прибалтийском крае не занимал ни латыш, ни эстонец. Только в 1917 году, после революции в России, обстоятельства изменились. При новых обстоятельствах архиеп.. Иоанн (Смирнов) поддержал идею Филарета I. Он понимал, что духовное руководство латышами и эстами надо передать в руки интеллигентных деятелей помянутых народов. Он проэктировал создать при кафедре Рижского архиепископа два викариатства, причём управление латышскими приходами передать в руки викария латыша, а руководство эстонскими приходами в руки викария эстонца, (См. архиеп. Иоанна Смирнова донесение Синоду 1917 года 10 Июля №408). Уже 4 августа 1917 года Синод санкционировал мысль арх. Иоанна (Смирнова). Положения доклада были приняты и в соответствующей комиссии Московского Собора. 1917 года 6 окт. за №745 архиепископ представил Синоду проект инструкции, в которой подробно обозначены права и обязанности викарных епископов. Представители латышских приходов на Московском соборе священник Иоанн Намнек и учитель Петр Маршан неотложно вступили в переговоры с епископом Иоанном Поммером, латышём по национальности, как возможным кандидатом по руководству латышскими приходами. Епископ Иоанн Поммер, прежде чем дать свое согласие, вступил в непосредственные сношения с патриархом Тихоном и Рижским архиепископом Иоанном Смирновым. По всестороннем ознакомлении с наличным проэктом и обсудив его совместно с aрхиепископом Рижским, епископ Иоанн Поммер высказал мнение, что Рижскую епархию надлежало бы разделить на две епархии, с оставлением в Рижской епархии всех латышских приходов и с перечислением в новую Ревельскую епархию всех приходов эстонских. К этому мнению присоединился и архиепископ Рижский и патриарху было подано соответствующее представление. Архиепископом Иоанном (Смирновым) одновременно с сим было возбуждено ходатайство о переводе его в Рязань, место рождения и долговременной педагогической службы aрхиепископа. Архиепископ Рижский уже 20 ноября 1917 года был переведён в Рязань. Принципиальное согласие на разделение Рижской епархии на две было получено. Дело с практическим разделением епархии тянулось по чисто формальным причинам и пока разделение не состоялось, управление Рижской епархией было возложено на викария Рижской епархии епископа Платона Кульбуша (22 января 1918 года за №147). Чтобы ускорить дело фактического разделения епархии на две, прибалтийские члены собора 29 марта — 11 апр. 1918 года подтвердили патриарху Тихону просьбу о создании в Прибалтике двух национальных епархий. Спутанные политические обстоятельства того времени заставили патриарха занять в этом вопросе выжидательную позицию. Призванный к временному управлению Рижской епархией епископ Платон Кульбуш по национальности эстонец. Образование получил в Рижской духовной семинарии и Петроградской духовной академии. Долгиe годы он был настоятелем эстонского прихода в Петрограде. Человек больших дарований, исключительно привлекательного характера и большой силы воли, епископ Платон вступил в управление Рижской епархией при самых неблагоприятных обстоятельствах. Многие церковные деятели были мобилизованы на войну, многих вывела из пределов епархии эвакуация. В разорённой войной стране остались лишь немногие. Значительная часть храмов была разрушена во время военных действий, в уцелевших храмах не доставало самых необходимых богослужебных принадлежностей, которые частью были эвакуированы в глубь России, частью разграблены. Колокольни молчали без колоколов. На одного священника приходилось возлагать заведывание непомерным количеством приходов. Вспомогательные органы епархиального управления были эвакуированы. Органы духовной прессы подневольно умолкли. Уже эти обстоятельства тормозили работу епископа. Оккупационные власти к православию относились ярко враждебно. Объезды епархии запрещались. Съезды духовенства не разрешались. Подавлялась и работа пастырей на местах. Богослужения можно было совершать только каждый раз с особого разрешения оккупационных властей, при чём разрешения эти давались весьма не охотно и редко. Самые лучшие и чтимейшие храмы передавались в распоряжение инославных, при чём в них уничтожалось все, что напоминало о их православном происхождении. Напр. в Рижском каф. соборе дорогие и высокой художественной ценности иконостасы были разгромлены, иконы поруганы, распятие было выброшено в мусор, православные кресты на башнях были изуродованы путём отпиливания у них «лишних концов», но дело было не в лишних концах, а в том что эти «лишние концы» были из массивной меди. Многие священнослужители были подвергнуты арестам и томились по тюрьмам. Само собою понятно, что от священнослужителей сразу же стали требовать знания немецкого языка и ведения всех дел только на этом языке. За этими временами ужаса следовали в начале 1919 года еще более ужасные времена большевизма с голодом, голодным тифом, застенками и смертными казнями. Превозмогая все эти ужасы пр. епископ Платон самоотверженно исполнял свой долг архипастыря и словом и примером воодушевляя и пастырей и пасомых сплачиваться и твердо стоять в вере и за веру. Большевики арестовали владыку и после жесточайших истязаний в 1919 году 14 января казнили в Юрьеве. Вместе с ним были казнены и его вернейшие и самоотверженнейшие сотрудники протоиререи Блейве и Бежаницкий.

Со смертью священномученика епископа Платона Рижская епархия осталась без духовного вождя. Когда, по изгнании большевиков, укрепилась демократическая власть в молодых Эстонской и Латвийской самостоятельных республиках, государственная граница Эстонии и Латвии разрезала Рижскую епархию на две части, каждой из которых и по точному смыслу канонов и по ходу реальной жизни принадлежитъ право на самостоятельное существование. Ревельскому викариатству приспело время выделиться из Рижской епархии в самостоятельную церковную единицу, а Рижской архиепископии суждено обнимать только православные приходы, расположенные на государственной территории суверенной Латвии. В пределах Рижской архиепископии остались приходы наиболее разорённые войной. Во многих приходах храмы были разрушены до основания, почти все храмы были изранены. Храмовые святыни и имущество частью были эвакуированы, частью разграблены в окупационное и большевицкое время. Ни один православный храм в Латвии не избежал этих бед. В большинстве приходов не было священников, в архиепископии не было архипастыря. Православное население Латвии всегда принадлежало к беднейшему классу, а бедствия войны довело его до обнищания. Исконные враги православия ликовали и открыто поговаривали, что православию приспел здесь конец, предпринимая в тоже время все возможные шаги, чтобы ускорить наступление этого конца православия. Лучшие православные храмы один за другим стали захватывать инославные. Рижскую православную Петро-Павловскую церковь, этот первый кафедральный собор и усыпальницу прав. архипастырей захватили лютеране. Старинною прав. Алексеевскою церковью, Алексеевским монастырем и архиерейским домом завладели католики. Рижскую духовную семинарию с храмом захватным порядком переделали в медицинский факультет, Рижское духовное училище с храмом приспособили для надобностей военнаго училища Здания Гольдингенской семинарии, принадлежавшей пр. братству, по захвате приспособили для надобностей гимназии. В Рижском женском монастыре хозяйничали городское самоуправление и министерство просвещения. Рижский пр. кафедральный собор был объявлен собственностью государства и публично высказывались суждения об использовании его: одни проэктировали устроить в нем пантеон-усыпальницу национальных героев, другие предлагали сдать его лютеранам, а третьи защищали мысль о снесении его с лица земли. Некоторые, храмы, действительно, были снесены с лица земли, а некоторые обращены для светских надобностей, в том числе для надобностей развлечений. На летнюю резиденцию архиепископа простерло руки министерство иностранных дел и т. д. По методам столицы действовали и в провинциальных городах, и в сельских местностях, причем особенно усердстовали католики. Протестам прав. Церкви, ея органов и организаций не придавали никакого значения. С православными в 1920 году обращались, как обыкновенно обращаются победители с покоренными. Православная Церковь переживала пору лютых и нещадных гонений и гонители уже предвкушали конец православия. Но не так думали православные. Атмосфера столицы была такова, что дело организации православных сил пришлось начать с провинции. Первое организационное собрание представителей пр. приходов состоялось в 1919 году в Берзоне, второе в 1920 году в Марцене. На этих собраниях выяснилось, что православные имеют непреклонную волю не здаваться гонителям, а пребыть православными и организовать свою религиозную жизнь в строгом согласии с нормами православных канонов. В 1920 году 22—27 февраля представители приходов всей Латвии в числе 93 собрались в Риге и открыто приступили к организационной работе. Для упорядочения жизни приходов были выработаны временные статуты, был избран центральный орган управления церковью и наименован Синодом пр. Церкви в Латвии. На пост главы пр. Церкви в Латвии было решено пригласить Архиепископа Пензенскаго Иоанна Поммера, местного уроженца, по национальности латыша. Но власти молодой Латвии игнорировали и собор и избранные им органы управления церковью и его постановления и протесты против гонений. Гонения продолжались во всех направлениях, при чем делались попытки путем прессы и публичных речей оправдать гонения на православие мотивами государственнаго и национальнаго порядка и навязать общественности мысль, что искоренения православия требует и благо государства и благо латышскаго народа.

При таких обстоятельствах 1921 г. 24 июля прибыл в Латвию, приглашенный собором 1920 г. на пост главы Латвийской Православной Церкви Архиепископ Иоанн Поммер. Он сын крестьянина латыша. Образование получил в Рижской духовной семинарии и Киевской духовной академии. Свое служение он начал в качестве народнаго учителя в Лаздоне, Лаудоне и Либаве. Потом был преподавателем, инспектором и ректором духовных семинарий в Чернигове, Вологде и Вильне. В 1911 году последовал указ Синода, призывавший его к епископскому служению, а в начале 1912 года состоялось его посвящение во епископа. Епископское служение он проходил в епархиях: Минской, Херсонской, Приазовской и Тверской. С 1918 года состоял Архиепископом Пензенским. Работа его на всех постах служения была выдающеюся, и только тем объясняется его безпримерное для сына крестьянина латыша продвижение по службе. Во всех подробностях зная обстоятельства жизни православной Церкви в Латвии и мотивы гонений на православие в Латвии, Архиепископ Иоанн еще по дороге в Латвию предпринял шаги, чтобы выбить у врагов православия из рук их главное оружие, каковым являлось обвинение пр. Церкви Латвии в зависимости от Москвы и ея Патриарха. Враги православия стремились втолковать суверенному народу, что православные при своей канонической зависимости от Москвы, становятся элементом не вполне благонадежным для Латвии, будто каноническая зависимость от Москвы может породить в православных и политическое тягогение к Москве. Искренни ли или лицемерны эти опасения, но православию они порождали в Латвии несчётные беды. Опираясь на ясный смысл канонов, которые говорят, что стране, получившей политическую самостоятельность, принадлежит право и на церковную самостоятельность, Архиепископ Иоанн сделал соответствующее, мотивированное представление Патриарху Тихону. Патриарх Тихон и состоящие при нём органы, всесторонне обсудив дело, признали за полезное и необходимое выдать Архиепископу Иоанну документ (6/19 июля 1921 года), представляющий ему и возглавляемой им Церкви предусмотренную в канонах самостоятельность и независимость. В Ригу арх. Иоанн прибыл 45 лет отроду, полный сил, с богатым запасом церковнаго и общественнаго опыта. После всего того, что ему пришлось пережить в СССР, обстоятельства пр. Церкви в Латвии не представлялись ему новыми и работа в таких обстоятельствах его не смутила. Когда встречавшие его в пути представители пр. Церкви стали докладывать ему о тяжких гонениях претерпеваемых пр. Церковью в Латвии и о том, что почти накануне въезда его въ Латвию (19 июля) резиденция православных архипастырей присуждена главе католической церкви, что распоряжение было так неожиданно, что Синод не успел приготовить для него помещения, что правительство на обращенную к нему просьбу об отводе помещения вместо отнятого не сочло нужным даже ответить, что всесторонне разоренная пр. Церковь не располагает в данное время решительно никакими средствами для урегулирования этого остраго вопроса, архиепископ спокойно ответил: „я поселюсь в подвале собора. Мое жилище, какъ полагается, будет в непосредственной связи с храмом и не будет обременительно для опустошенной гонениями церковной кассы. К тому же такое жилище главы пр. Церкви будет наилучшим образом символизировать положение гонимой в Латвии пр. Церкви." Сказано, сделано. И нужно признать, что трудно придумать более яркий символ, символ всем без пояснений понятный, для обозначения действительнаго положения гонимой пр.Церкви в Латвии.

По ближайшем ознакомлении с положением гонимой церкви, архиепйскоп явился с соответствующим меморандумом к главе правительства, прося защиты.. Выслушав aрхиепископа, глава правительства пояснил, что законы Латвии не знают ни православной церкви, ни её органов и организаций и не обязывают его защищать пр. Церковь. На просьбу об узаконении пр. Церкви последовал ответ, что интересы Латышскаго государства этого не требуют и доднешняя политика по отношению к пр. Церкви является соответствующею интересам государства, что такой же политики придерживаются и добрые соседи Латвии.

В начале 1922 года архиепископ положения своего меморандума повторил Главе государства в следующей форме:

«Его Превосходительству, Господину Председателю Учредительнаго Собрания.

Святой долг моего служения вынуждает меня обратиться к Вам. Уже прошло более полугода с тех пор как я в узаконенном порядке занял кафедру православнаго Архиепископа в Латвии. То положение в котором я застал здесь св. Православную Церковь, по моему глубокому убеждению, не соответствует ни действующим в Латвии законам, ни интересам и достоинству Латвийскаго государства и народа. Для православной Церкви это положение исполнено угроз разорения и я молчать не смею. Длинный ряд фактов приводит к убеждению, что на православную церковь в Латвии ведется открытое и систематическое гонение с целью искоренить ее.»

У св. православной церкви отняты духовная семинария с церковью и со всеми принадлежащими этим учреждениям имуществами. Тем самым пр. Церковь лишена возможности подготовлять надлежащим образом нужных кандидатов священства. Во многих приходах нет пастырей и назначать некого, ибо подготовка кандидатов священства насильственно прекращена. Приходы без пастырей приходят в упадок, прихожан искушают неверием, молодое поколение растет без наставления в вере. Церковные имущества отторгаются произвольно. Наряду с голодом духовным создается крайняя материальная нужда. Пока еще в Латвии существуют законы, защищающие свободу совести и права собственности, помянутыя деяния исполнительной власти не могут быть признаны правильными. Надо принять во внимание и то, что та же исполнительная власть, которая у пр. Церкви отнимает специальныя духовно-учебные заведения, обязуется даровать католикам здания для таких же духовно-учебных заведений и отпускать средства на содержание сих заведений. Для православных, очевидно, преднамеренно создается положение исключительное, положение пасынков. Считаем своим долгом заблаговременно доложить Вам о грубом нарушении прав пр. Церкви, чтобы дать возможность самим нарушителям прав исправить содеянное, пока это возможно сделать без серьёзных осложнений.

Православный кафедральный собор и с точки зрения юридической, и канонической, и фактически был всегда несомненною и безспорною собственностию пр. Церкви, между тем исполнительная власть объявила каф. собор собственностью государства и ставит ограничения при обслуживании в соборе религиозных нужд пр. граждан; собор исконное место для кафедры пр. архиепископов, между тем ограничения простираются и на работу архиепископа в собор. В тоже время католикам таже исполнительная власть отводит в собственность по конкордату Иаковлевский храм, им не принадлежащий, чтобы дать место кафедре католическаго архиепископа. Сопоставление этих двух фактов опять таки свидетельствует о том, что православные ставятся в положение пасынков в Латышском государстве.

При кафедральном соборе всегда существовал приход. Существование прихода оформлено и с юридической и с канонической стороны. Существование прихода находит подтверждение и в документах и в живых членах прихода. В узаконенном порядке приход никогда не подвергался закрытию. Фактическое существование прихода никогда не прекращалось. Никакие закононарушения за приходом не числятся. Не взирая на все это и на объявленную в Латвии свободу совести, наличная исполнительная власть препятствует функционировать при соборе приходу. Запрещение прихода при кафедральном соборе в настоящее время равносильно закрытию собора, ибо только наличие люднаго и организованнаго прихода обезпечивает и надлежащее содержание здания собора, и содержание нужнаго для apxиeрейских богослужений штата священно- и церковнослужителей, хора и т. д. Если при этом примем во внимание те обязательства, которые исполнительная власть по конкордату принимает на себя в деле импозантнаго устроения главы католической церкви въ Латвии, контраст получается поразительный. Эта же власть столь щедрая по отношешю к католикам, чинит препятствия главе пр. Церкви, административными реквизициями и национализациями доведенному до крайних пределов нищеты, организовать православных при кафедральном соборе, чтобы путем самодеятельности пр. прихода обезпечить хотя бы самую скромную постановку богослужебной и проповеднической работе в кафедральном соборе, не требуя для этого ни сантима помощи от правительства. Это яркое неблагожелательство исполнительной власти по отношению к православию и православным должно побудить православных озаботиться поднятием православнаго самосознания необходимаго для самозащиты. Или предержащей власти желательно самосознание и самозащита православныхъ, рожденныя и возращенныя под впечатлениями гонений?

У св. пр. Церкви отняты единственный в Латвии мужской монастырь св. Алексия с монастырскою церковью и архиерейским домом и пр. имуществами. Неопровержимо,

что все помянутые святыни и имущества принадлежат пр. Церкви. С 1836 года архиерейский дом служил резиденцией пр. архипастырей и состоящих при них должностных лиц и учреждений. Все права пр. Церкви на этот дом оформлены в свое время и никогда не подлежали спору. Тем не менее дом отнят и отнят 19 июля 1921 года, т. е. почти накануне въезда православнаго архипастыря в Ригу. Никакое другое помещение вместо отнятаго не было отведено, а на представление синода по этому вопросу не дано даже ответа. Кажется, что все это затеяно с нарочитою целью оскорбить и унизить главу пр. Церкви в Латвии. В этом убеждении укрепляет нас еще и то, что отнятый дом предназначен в качестве резиденции главе католической церкви, не имеющему решительно никаких прав на резиденцию пр. Архипастырей. Главу пр. Церкви вынудили искать себе пристанища в сыром, для житья не приспособленном подвале кафедральнаго собора, ибо этот погреб оказался единственным связанным с храмом помещением, каковое требуется для архиерея-монаха. Но исполнительная власть не оставила главу церкви в покое и в погребе: и собор и его погреб объявлены собственностью государства. Храм св. Алексия Человека Божия воздвигнут православными для надобностей православных и согласно канонам, и гражданским законам всегда без перерыва был бесспорной собственностью пр. Церкви. На отнятие этого храма и передачу его католикам, мы можем смотреть как на насильственное нарушение прав пр. Церкви и как на акт гонения на пр. Церковь. Не иначе мы можем смотреть и на отнятие Алексеевского монастыря и передачу его католикам.

У Рижского Петропавловского прихода отнят храм и передан лютеранам. И этот храм сооружен православными и для православных и всегда был безспорною собственностью пр. Церкви. Это первый пр. кафедральный собор в Риге. Здесь в Бозе почиют б. Рижские архипастыри Вениамин и Филарет II.

У пр. Церкви отнят и передан лютеранам собор в Либавском порте. Католикам переданы в ряде случаев пр. храмы в провинции. Некоторые пр. храмы отняты и приспособлены для мирских надобностей.

Некоторые православные храмы попросту снесены с лица земли.

Целый ряд имуществ Рижского Троицкого женскаго монастыря отторгнут. Подано распоряжение о прекращении богослужений в привокзальной часовне.

Если примем во внимание, что отнятию, передаче другим исповеданиям, превращению в помещения для мирских надобностей, снесения с лица земли подвергнуты только пр. храмы, то будет ясно, что действиями исполнительной власти пр. Церковь поставлена в положение исключительное, что пр. Церковь в Латвии гонима. Даже в советской России не наблюдаются пока случаи отнятия пр. храмов для передачи их другим исповеданиям, не чинятся пока препятствия существованию приходов и совершению богослужений в храмах. Объявление некоторых пр. храмов собственностью государства якобы на том основании, что в б. России эти храмы были собственностью государства, основано или на искажении или на незнании законов Российской империи, по которым все без исключения пр. храмы признавались только собственностью пр. Церкви.

Не только во имя интересов и прав св. пр. Церкви в Латвии, но и во имя чести и достоинства латышского государства и народа, во имя мира и в настоящем и в будущем, я считаю своим свящ. долгом обратить внимание Вашего Превосходительства на те гонения и утеснения, в каких я нашёл св. православную Церковь в Латвии. Вышеупомянутыми и множеством других случаев гонениями, утеснениями сотни тысяч полноправных, ничем незапятнанных граждан Латвии, героически исполнявших и исполняющих все свои обязанности по отношению к Латвии, низводятся на положение пасынков родины, права их нарушаются самым грубым образом в пользу привилегированных граждан якобы высшего сорта. Эти гонения рождают в сердцах и умах гонимых совсем не те настроения, какие были бы желательны. На только что прошедших городских выборах можно было ясно наблюдать, какие настроения порождены гонениями в кругах пр. граждан, особенно среди рабочих. Нельзя забывать и того, что гонимые православные населяют преимущественно пограничную черту между небольшой Латвией и большой Pocсией, что вопли гонимых могут перелетать и через границу и найти отклик в сердцах братьев по ту сторону границы, что может приспеть время, когда братья по нации станут на защиту своих братьев по вере, что та вражда, которую породили в русских сердцах неудачные выступления некоторых латышских политиков может еще возрости при наличии гонений на пр. веру. Творцам сегодняшней политики в Латвии не надлежит забывать, что если им и не суждено будет дожить до того момента, когда будет производиться международный расчет за содеянное, последствия их политики обрушатся на латышский народ и ему своею кровью, имуществом, благополучием и, чего не дай Боже, свободою придется расплачиваться за грехи и близорукость нынешних политиков. Нельзя забывать и того, что ни экономические, ни социальные, ни национальные гонения не помнятся народом так ярко, как гонения религиоз-

ные. Перемрут живые свидетели текущих гонений, утонут в пыли архивов документы, свидетели гонений, развалины и стены отнятых храмов будутъ свидетельствовать право-славным об учиненных им правонарушениях и обидах и призывать к возстановлению попранных прав.

Архиепископ Иоанн Поммер глава Латышской православной церкви, председатель синода и настоятель Рижского Алексеевского монастыря. Рига, 1922 года 11/24 марта, в подвале кафедральнаго собора.

К меморандуму был присоединен проэкт узаконения пр. Церкви. Глава государства обещал все это обсудить совместно с правительством. И только. Архиепископ неотложно предпринял поездку по приходам, всюду будя самосознание православных и призывая их к самодеятельности и сплачивая их для самозащиты. В связи с поездкою архиепископа по приходам была сделана попытка привлечь его к ответственности по обвинению в тяжких политических преступлениях. Дело 1921 г. 11 октября № 13503, но дальше допроса архиепископа дело не пошло. С трибуны парламента, в столичной городской думе и в прессе усиленно стали мусировать вопрос о снесении с лица земли кафедральнаго собора и о выселении «обитателя его подвала» из пределов Латвии. Как бы в предостережение стали снимать с собора железо на ремонт крыши официальные учреждения. С новаго Либавскаго собора стали сдирать гранитную облицовку на памятник освободителям Латвии. Приступили к сносу Либавской гарнизонной церкви. Либавский собор наметили к продаже с торгов. Столичная дума требовала снесения предвокзальной часовни, богослужение в ней было запрещено. За архиепископом всюду по пятам велась слежка. Конверты с почты стали получаться с надписью: поврежден на почте.

Все создавало впечатление террора. Не взирая на все такое, архиепископ исполнял свой долг, не покладая рук. Организация приходов шла успешно, приходская жизнь налаживалась. Разоренные храмы приводились в порядок. На место храмов, переданных инославным или снесенных, воздвигались новые. Первый новый храм был освящен уже в конце 1921 года. Когда архиепископ принялся за приведение в порядок кафедральнаго собора и прихода при нем, ему поставили на вид, что собор собственность государства, что приход при нем не разрешен. Но это не остановило архиепископа. Благодаря ярко выраженному сочувствию православных масс, уже в первый же год удалось произвести по собору и необходимейшие ремонтные работы и обезпечить собор клиром и хором. Соборный приход стал быстро рости. Вся церковная жизнь стала протекать воодушевленно и в строжайшем контакте с архиепископом.

Когда в 1923 году собрался очередной собор пр. Церкви в Латвии, на нем господствовало полнейшее единодушие и единомыслие с архипастырем. Антагонизма, который враги церкви раздули было между пр. латышами и пр. русскими на соборе 1920 года, не было и в помине. Собор выработал церковные статуты действующие и поныне. Заявлен был ряд протестов против насилий над православной Церковью. Вынесен ряд постановлений о возстановлении работы организаций и учреждений, прекративших работу по обстоятельствам военного времени. Протесты собора против насилий и просьбы его о разрешении возстановить учреждения и организации, разбитые войной, властями уважены не были. Налаженный курс гонений на пр. Церковь продолжался. Между прочим, последовало снесение в столице привокзальной православной часовни, пользовавшейся глубочайшим почитанием не только среди православных. Не взирая на эти неудачи моральное значение собора было огромно: православные осознали себя единой сплоченной и дружной семьей, готовой на дружную самозащиту. Воля к самодеятельности возросла и проявилась в жизни энергичной работой во всех сторонах церковной жизни. И благолепие храмов, и благолепие богослужений во многих случаях доводится до уровня довоенного. Поднимается дело законоучительства в школах. Воскресает церковное издательство. Крепнет уверенность, что гонения безсильны истребить Православие в Латвии. Но безправие Церкви и гонения на безправную Церковь всетаки налицо.

В 1925 году архиепископ созвал несколько районных совещаний для обсуждения церковного безправия и гонений. Совещания пришли к единодушному решению, что при ближайших же выборах в Сейм необходимо православным избирателям провести в Сейм своего нарочитого представителя для защиты достоинства, прав и интересов православной Церкви. Не взирая на скудость материальных средств и на новизну дела, православные избиратели провели в Сейм своего представителя Архиепископа Иоанна. Правильность этой меры не преминула сказаться. Все парламентские нападки на пр. Церковь отныне стали находить надлежащий и авторитетный отпор, касались ли они былого или текущего. Благодаря этим выступлениям и в парламенте и вне его престиж пр. Церкви поднялся: отпали многие ложные наветы на пр. Церковь, В первом же парламентском году представителю церкви удалось провести, составленный им и с 1922 года лежавший без движения закон о положении пр. Церкви в Латвийском государстве. (8 окт. 1926 года). Церковь, ея органы, организации и учреждения признаны юридическими лицами являющимися на территории Латвии правопреемниками Церкви росийской, её органов, организаций и учреждений, за ней признано право возстанавливать свои органы, учреждения и организации, прекратившие работу по обстоятельствам военного времени. Положен конец отторжению церковных святынь и имуществ без её согласия. За ней признано право свободно осуществлять в жизни веления церковнаго учения и канонов и пр. Православная церковь в правовом отношении приравнена прочим церквам Латвии. С улучшением юридического положения сразу изменилось к лучшему и фактическое положение её. После издания этого закона уже не было ни единого случая произвольного отторжения у церкви её святынь и имуществ. Церковь явочным порядком возстановила те свои учреждения и организации, разрешения на возстановление которых она не могла добиться пред властями в течении долгих лет. Возстановлена и работает духовная семинария, давшая уже несколько выпусков добрых кандидатов священства. Возстановлены и работают пр. приходы, братства и т.д. С возстановлением юридических лиц Церкви воскресли их имущественные права. Некоторые из них уже вступили во владение своими имуществами, а некоторые с успехом добиваются возстановления своих прав в судах Латвии. Ценность возвращенных таким образом церковных имуществ громадна. И для Церкви в целом и для её вспомогательных органов настало время спокойной и уверенной работы. Престиж её поднялся и с нею уже не могут не считаться. Благодаря присутствию в парламенте церковного представителя, достигнута реевакуация из СССР церковных святынь и имуществ громадной и духовной и материальной ценности. Церковные пособия, ассигнуемые из года в год государством, отныне распределяются в строгом соответствии с количеством православного населения в Латвии, а ранее было принято, что пр. Церкви пособие отпускалось как подачка, по усмотрению дающаго, а иногда и совсем не отпускалось. Новое свое юридическое положение осознала и Церковь в целом, осознали и ея организации и учреждения и в этом черплют и энергию и уверенность в работе. Кроме общецерковных выступлений, Архиепископом сделан целый ряд выступлений по делам отдельных церковных организаций и достигнут успех, напр. по шумному делу Страупинского и Алукснскаго приходов и др. В ряде случаев церковный представитель выступал и по делам отдельных православных граждан и групп и всегда с успехом. Присутствие в парламентe дало возможность архиепископу широко осуществлять возложенный на него канонами долг заступничества за своих пасомых в бедах сущих. Жилище архиепископа с утра и до вечера осаждается ищущими заступничества и когда заступничество допустимо и возможно, он никогда не отвергает. Многие его заступничеству обязаны не только благополучием, но и жизнью, при этом не только православные.

Для характеристики достижений прав. Церкви в последние годы приведём некоторые статические данные (по трудам М. Скуенека). В 1920 году общее число православных в Латвии было 138,803, в 1925 году 167,538, прирост 28,735. По расчетам М. Скуенека за пять лет (1920—1925) каждая сотня православных возросла до 121. По переписи 1897 года православные на нынешней территории Латвии составляли 8,6% всего населения, по переписи 1920 г. — 8,70%, по переписи 1925 года — 9,08%. Множатся не только православные pyccкие в Латвии. 1920 г. православных латышей в Латвии было 42,584, а въ 1925 г. — 53,396, прирост в 10,812. Соответственно росту православных в Латвии умножается число православных приходов и храмов. Не взирая на бедность православного населения с 1921 года по 1930 год построено и освящено десять новых православных храмов, четыре новых храма находятся в стадии строения, а нескольким приходам выданы разрешения на построение храмов. Благолепием некоторые храмы превзошли довоенное своё состояние. Церкви вновь обзавелись колоколами, при том некоторые приобрели колокола мощнее своих довоенных колоколов. И церковные хоры показывают и мощность и опытность, ни коим образом не ниже довоенного времени. По приходам возстанавливаются довоенные просветительные и благотворительные общества и в большом количестве вновь рождаются противоалкогольные общества. Одно время дело православия сильно тормозилось отсутствием кандидатов священства, но ныне и это бедствие устранено: духовная семинария работает успешно и в кандидатах священства недостатка уже не будет. Священники, вышедшие из новой семинарии обещают быть достойными преемниками работы питомцев довоенной семинарии.

1931 года 24 июля исполнилось 10 лет пребывания Арх. Иоанна во главе Латвийской православной церкви. Результаты его упорного и неустанного труда всем известны и явствуют из вышеуказанного.